Константин Эдуардович Циолковский
Шрифт:
В институтах уже вычисляли мечту. Мы того не знали.
Плачут по великим после.
Бежит под Калугой Ока, защищая душу России так, как ребра защищают человеческое сердце.
Бежит Ока, у ручья стоит дом в три окна, в доме
Рядом, на улице, которая когда-то была началом дороги, ведущей из Москвы в Тверь, стоят люди, которых когда-то я знал, – теперь они холодны. У красного круглого веселого дворца, построенного Казаковым, дорогим гостем стоит Циолковский, бородатый, перед ним хозяин академии – Жуковский. У Белорусского вокзала идет только что приехавший в Москву Максим Горький – бронзовый, неуставший, немолодой, в пальто, без шапки.
На ближайшей площади, носившей прежде имя Триумфальной, стоит Маяковский.
Площадь стала его: Маяковская.
Идет бронзовый человек, и под ним, как стройные стальные корни, проросшие в толщу земли, большая станция – тоже Маяковского.
Дальше знакомый всем Пушкин. В холодную ночь над всеми ними бродит Луна, белит крыши домов.
Она «такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно». [4]
У
4
«...такая молодая... выпускать рискованно» – В. Маяковский. Юбилейное (1924).
– Как вы думаете, когда полетит человек?
Константин Эдуардович помолчал и, как человек, который не хочет обидеть собеседника, ответил:
– Ни вы не полетите, ни я не полечу.
Потом помолчал и назначил срок, добавил уже определенно:
– Вот комсомол полетит.
Он говорил о тогдашнем поколении комсомольцев.
Если Циолковский ошибся, то лет на десять.
Поэты и ученые – оптимисты: они знают сроки, но они торопят время.
Но почему в дни полетов ракет никто не приносит цветы к подножию памятника Циолковскому? Это согревало бы сердца живых. Трудно быть и поэтом и ракетоносителем,
1963
Примечания
Впервые опубликовано в журнале «Знамя», 1963, № 2 (в составе воспоминаний «Жили-были»). Вошло в отдельные издания книги «Жили-были» (1964 и 1966 гг.).