Константин Леонтьев

Волкогонова Ольга Дмитриевна

Из дачного захолустья Леонтьев приезжал иногда к Карцовым, но чаще писал им письма. Леонтьев любовался и вторым «тигренком» — Юрием Карцовым; вряд ли Константин Николаевич заметил бы «темные очи» и «немеющий взгляд» Юрия, о которых упоминал в письмах его матери, если бы был отстраненно-равнодушен к юноше. Он просил Юрия навестить его в Любани, когда по состоянию здоровья (или финансов?) не мог выбраться в столицу, — и «тигренок» приехал.

Когда Константин Николаевич уедет из Петербурга, он еще около года будет писать письма Юрию и Ольге, рисуя в них то идиллическую картину откровенной душевной дружбы между пожилым человеком и прекрасной девушкой, то не менее душевную дружбу между умудренным жизнью наставником и мыслящим молодым человеком. Но и здесь ничего у Константина Николаевича не получилось, — «тигрята» писали скучные письма, а вскоре и вовсе замолчали.

Леонтьев постепенно разочаровался и в Ольге, и в Юрии. Во всяком случае, в своем

дневнике он сделал о молодых Карцовых такие записи: «У Ольг<и> Серг<еевны> стильдурной… Отчего она так хорошо говорит и так фельетонно а la Сорокин пишет?.. Она так много хорошего читала! Странно! <…> Это незрелость, полуразвитие вкуса; хуже необразованности и простоты» [591] . Юрия же Леонтьев стал укорять за «серые вкусы» в политике: «Я довольно беспристрастен и за идеи ненавижу живее, чем за личности. — Довольно о Юрие. — Вспомнит он обо мне позднее. — Не созрел еще!» [592]

591

Из дневника К. Леонтьева // Леонтьев К. Н.Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 2. С. 13.

592

Там же.

Переписка с их матерью, Екатериной Сергеевной, оказалась гораздо оживленнее. В леонтьевских письмах к ней впервые зазвучала тема разочарования в историческом предназначении России. «Вот, вот посмотрите, нечаянно возьмем в мае Царьград, — писал Леонтьев, — …вобьем мы на Босфоре ряд простых осиновых колов, и они зазеленеют там хоть на короткое время. Долгого цветения нельзя ждать от такой нации… Какой долгой жизни можно ждать от этой нации, кроме мгновенного цветения осиновых колов, согретых случайно… солнцем юга. Да! Царьград будет скоро, очень скоро наш, но что принесем мы туда. Это ужасно! Можно от стыда закрыть лицо руками… Речи Александрова, поэзию Некрасова, 7-ми этажные дома, европейские (мещанские, буржуазные) кэпи!.. Карикатура, карикатура!» [593]

593

Письмо К. Н. Леонтьева к Е. С. Карцовой от 23 апреля 1878 г. // Карцов Ю. С.Письма К. Н. Леонтьева к Екатерине Сергеевне, Ольге Сергеевне и Юрию Сергеевичу Карповым. 1878 год // Памяти Константина Николаевича Леонтьева. СПб., 1911. С. 275–276.

Приближавшийся к тысячелетнему возраст российского государственного организма и зараженность его европейским упростительным смешением заставляли Леонтьева быть пессимистичным; он видел движение страны «к царству мелкого мещанства, к господству серой жакеточки, куцой, к выдохшейся и утратившей всякое raison d’etre [594] якобинской республике!» Правда, он еще надеялся на короткое цветение под босфорским солнцем — всплеск, который может произойти в результате возвращения к византийским основам российской культуры, но даже в этом не был уверен… Он оставался патриотом, но иногда боялся самому себе признаться, что любит свою родину «как мать», но и в то же время и презирает — «как пьяную, бесхарактерную до низости дуру».

594

Разумное основание, смысл ( фр.).

Не оправдались надежды на интеллектуальную дружбу с молодыми знакомцами, не получилось ничего и со службой, мечты о должности второго драгомана в Константинополе быстро развеялись. Но тут граф Игнатьев, вспомнив о своем бывшем подчиненном, пообещал Леонтьеву место в Болгарии. Константин Николаевич Болгарии не любил, но шесть тысяч рублей жалованья заставили его с радостью принять такое предложение. Увы, Игнатьев не успел устроить Леонтьева — буквально через два дня после разговора с ним он был переведен на другую должность, в Вену. Fatumпреследовал Леонтьева! И константинопольские набережные, и тырновские улицы остались лишь мечтами. Места отставной консул не получил, лишь понес напрасные расходы. Подумал было поехать к Розенам — пожить в их имении с год, в достатке и окружении хороших, умных людей, но старец Амвросий не дал ему на это благословения.

В момент душевного уныния Леонтьев получил тяжело поразившее его известие из Оптиной Пустыни о смерти отца Климента Зедергольма, к которому он был так сердечно расположен. Под влиянием этих ударов и слякотного петербургского климата Константин Николаевич сильно заболел…

«Мне нет судьбы… ни в чем!» [595] — написал он Екатерине Сергеевне с горечью. Его мучили сильные невралгические боли в спине и ногах, болело горло… Даже пост не смог держать — спустя пару недель начал есть мясо, так как сильно ослабел. Тема продажи Кудинова вновь обозначилась в письмах, хотя теперь Леонтьев мечтал, чтобы после уплаты долгов на домик в Оптиной осталось не полторы, а уже три тысячи рублей. Так в начале жизни в письмах матери из Крыма он мечтал о службе, которая приносила бы ему полторы, две, нет, — три тысячи дохода. Уже и Любань стала ему не по карману.

595

Карцов Ю. С.Письма К. Н. Леонтьева к Екатерине Сергеевне, Ольге Сергеевне и Юрию Сергеевичу Карповым. 1878 год// Памяти Константина Николаевича Леонтьева. СПб., 1911. С. 269.

Рассказ об этой петербургской поездке будет неполным без упоминания еще одного важного события. Константин Николаевич познакомился — даже не просто познакомился, а подружился — со знаменитым русским философом Владимиром Сергеевичем Соловьевым. Многие исследователи жизни и творчества Леонтьева пишут, что познакомились два мыслителя в 1883 году [596] . Судя по леонтьевским письмам Маше, это не так, знакомство состоялось зимой 1877/78 года.

Владимир Соловьев пришел к Леонтьеву представляться первым. Он слышал о Константине Николаевиче и от своего брата Всеволода, и от Софьи Петровны Хитрово, с которой недавно познакомился и в которую так безнадежно влюбился. Леонтьев тоже давно хотел встретиться с философом — он читал некоторые его работы и был заворожен глубиной и самостоятельностью мысли молодого еще человека, готовящегося к защите докторской диссертации в университете.

596

Например, К. В. Мочульский («Владимир Соловьев. Жизнь и учение»), А. Ф. Лосев («Владимир Соловьев и его время») и др.

Четырнадцатого февраля 1878 года Леонтьев написал Маше: «С философом Соловьевым очень подружились» [597] . Об интеллектуальном «романе» между Леонтьевым и Соловьевым, продолжавшемся не один год, писали многие — отец Иосиф Фудель, К. В. Мочульский, В. В. Розанов. «Я его оченьлюблю лично, сердцем», — писал Константин Николаевич о своем отношении к новому другу. Он считал Владимира Сергеевича человеком гениальным и признавал его несомненное превосходство в сфере абстрактной мысли.

597

Письмо К. Н. Леонтьева к М. В. Леонтьевой от 14 февраля 1878 г. // РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 55.

Они были совсем разными — и по взглядам, и по жизненному опыту, но имелись и точки соприкосновения. Сближал их религиозный мистицизм; в рассказе Леонтьева о произошедшем с ним в Солуне чудеСоловьев не усомнился. Сам Владимир Сергеевич тоже пережил мистический момент: 23-летний философ услышал голос Софии, Премудрости Божией, во время своих занятий в библиотеке Британского музея и отправился по велению этого голоса в египетскую пустыню, где София явилась ему «в пурпуре небесного блистанья», с «очами, полными лазурного огня».

Владимир Соловьев был близок Леонтьеву и в понимании приоритета церковногоначала над национальным и государственным. Правда, если Леонтьев мечтал о Патриаршестве в освобожденном от турок Константинополе, Соловьев думал о Римском Престоле и писал о грядущем слиянии Православной и Католической церквей (в этом Леонтьев, отдавший немало сил борьбе с католической «пропагандой» на Востоке, не был ему товарищем!). Отец Иосиф Фудель отмечал еще одну общую черту — «особенность» этих двух русских мыслителей: «…оба они были „одинокие мыслители“, вернее сказать, одинокие поэты-мечтатели, как рыцари, отдавшие свою жизнь одной любимой женщине — мечте. Почуяли ли они инстинктивно друг в друге эту особенность, эту свою роковую одинокость, или сблизили их друг с другом долгие беседы за полночь, но сближение это скоро перешло в самые теплые отношения искренней дружбы, хранившейся обоими, несмотря на размолвки, до конца жизни» [598] .

598

Фудель И.К. Леонтьев и Вл. Соловьев в их взаимных отношениях // Русская мысль. 1917. Ноябрь — декабрь. С. 18.