Константин Павлович
Шрифт:
В этой сгустившейся предгрозовой атмосфере имя византийского императора, как и прежде, зазвучало для Востока устрашающе, а для россиян призывно. Фантазия поэтов и уличных болтунов немедленно поставила «порфирородного младенца» Константина Николаевича во главе русских войск и грядущих завоеваний.
Порфирородный! Ты воспрянь! И, чрез летучие забавы, Простри на меч, на лавры длань! Будь Росс! И на боях, огнем Славян пылая, Будь Александр, и Константин, И пращур Петр, и духом исполин, Будь долго, долго будь утехой Николая! {492}Так в стихах на рождение Константина Николаевича Федор Глинка выстраивал, по литературным обычаям того времени, мифологическую родословную младенца —
Как видим, Федоров не забыл раскланяться и с Константином Павловичем, невзирая на явную натяжку этой параллели и возрастное несовпадение — младший брат Константин Николаевич должен был стать старшему брату Александру Николаевичу тем же, чем старший Константин Павлович стал для младшего Николая Павловича.
Толпа на столичных улицах была смелее поэтов. В разговорах, которые вели между собой мещане, дворня, клирики, лавочники и их покупатели, Константин Николаевич уже без затей превращался в освободителя Гроба Господня и спасителя христиан от мусульманского ига. Иного от царевича с таким именем ждать было невозможно.
«Не менее также занимаются толками на счет новорожденного великого князя, о котором по объявлении высочайшего рескрипта между старообрядцами, духовными и напоследок во всех состояниях стремительно перелетать стали от одного к другому приятные предсказания из Апокалипсиса и прорицание Мартына Задеки, в коих будто бы сказано, что в плодородный год, каковым почитается 1827-й, родится царь Константин, который освободит Иерусалим и Гроб Христов от ига неверных, и наречется 2-м. Почему в публике и предвещают быть спасителем Иерусалима великому князю Константину Николаевичу» {494} . [52]
52
Ср. также стихи 1846 года Е. Растопчиной, посвященные Константину Николаевичу и прямо использующие мотивы «надписи на гробе»: «В нем все исполнились пророчества приметы / Рожден на Севере… сын Царский светлоок/ И светлорус… Его, его зовет Восток / Светилом радостного света» — ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 631. Л. 1 об.
Мартын Задека, «глава халдейский мудрецов, гадатель, толкователь снов», был, как известно, персонажем вымышленным. Этот 106-летний старец якобы жил в Швейцарии в Альпийских горах, по одним сведениям — в XI веке, по другим — в XVIII; русская публика хорошо знала его по толкователю снов, включавшему также гадательный оракул и руководство по хиромантии {495} .
Народная молва ссылалась на книжечку с предсказаниями, впервые вышедшую еще в эпоху «греческого проекта», а затем по крайней мере дважды переизданную, в которой Задека не оставил без внимания и восточный вопрос, предсказав туркам разорение, глад, мор и изгнание в чужие края [53] . И хотя гадатель сообщает, что земли неверных будут захвачены христианами, какой именно народ и государь разорят турков, Задека умалчивает. Однако обладавший очами и ушами видел и слышал всё, что требовалось. Любопытно, что в своем прорицании Задека особенно подробно предсказывает завоевание Константинополя и лишь мимоходом упоминает о том, что и Иерусалим будет завоеван христианами.
53
Предречение о падении Турецкой империи, возвещенное Султану Амурату аравийским звездословом Муста-Эддыном…
Согласно же процитированному выше отчету А.Ф. Бенкендорфу о разговорах на улицах, народ толковал о том, что Константин Николаевич воцарится в Иерусалиме, а про Константинополь не вспоминал вовсе. Возможно, Иерусалим вытеснил в народном сознании
Это вполне подтверждает агентурная записка Фаддея Булгарина в Третье отделение о «слухах и толках по поводу рождения великого князя Константина Николаевича» — здесь речь идет уже о Константинополе. Согласно булгаринским сведениям, современники различили провиденциальный смысл и в дате рождения Константина Николаевича, появившегося на свет 9 сентября. «Обстоятельство, что великий князь Константин Николаевич родился в то самое утро, когда Дмитрий Донской праздновал победу над Мамаем, почитают счастливым предзнаменованием для новорожденного, — отмечал Булгарин. — Известно также и напечатано в русской книге при покойной императрице Екатерине, что на Востоке существует пророчество, якобы русский князь Константин освободит Царьград от мусульман. Когда цесаревич Константин Павлович объявлен был императором, многие носились с тою книгою, и особенно купечество. Ныне опять взялись за оную. Любовь к чудесному оживляет разговоры» {496} . «Видок Фиглярин» (как называл Булгарина Пушкин) упоминает ту же книгу с предречениями о падении Турецкой империи, в которой печаталось и предсказание Задеки, но ссылается на другую ее часть — «предречение» звездослова Муста-Эддына султану Амурату о падении Турецкой империи, а также надпись на гробе императора Константина о победе «рода русых» над родом Измаила. Очевидно, что книжка эта, последний раз изданная в XVIII веке, и в самом деле была извлечена из нетей и переиздана в 1828 году.
Календарная близость дня рождения Константина Николаевича и дня Куликовской битвы была воспета и в стихах. 10 сентября 1827 года в газете «Северная пчела», одним из издателей которой являлся как раз Булгарин, появилась анонимная ода «На рождение Его Императорского Высочества, великого князя Константина Николаевича». Победы Дмитрия Донского подавались здесь как предвестие побед Константина Николаевича:
Когда Донской на поле ратном Победы день торжествовал, В тот самый час, во громе благодатном Петрополь весть великую сретал: Залп победы и новой славы, Нам юный дан Архистратиг… Ликуйте вы, сыны полночные Державы! Восток! Вострепещи: конец судеб твоих!Автор стихотворения (не исключено, что это был всё тот же Булгарин) сопровождает его подробной сноской, где напоминает читателю о том, что 9 сентября — день торжества для Дмитрия Донского, и сообщает, что сам он является владельцем Куликова поля, посему «в то самое время, когда жители столицы внимали пушечным выстрелам и радовались, что надежды императорского дома и целой России исполнились, день Куликовой битвы и имя Константина, страшные на Востоке врагам Христианства, представились воображению поэта в первую минуту радостной вести о рождении великого князя» {497} .
И всё же Константин Николаевич не был наследником престола. Только бездетность старшего сына Николая, Александра Николаевича, могла сделать его претендентом на императорскую корону. В 1827 году это было делом далекого будущего, и чтобы все мечты и предположения превратились в реальность, должно было пройти еще по крайней мере лет тридцать. Народ всё равно ликовал. У него была своя логика, вытекающая из событий недавней российской истории. Сходство имен определило направление народных ожиданий: если Константин «первый», младший брат императора Александра I, стал наследником престола, почему Константин «второй», младший брат «второго» Александра, будущего императора, также не может оказаться наследником? В уже цитированной агентурной записке Булгарин писал: «Старики говорят: “Мы помним, когда у Императора Павла 1-го родился третий сын, нынешний государь, тогда говорили: довольно для престола и двух молодцов. Что ж вышло, оба молодца остались бездетными, и престол достался третьему. Теперь надобно молить: дай Бог князей!”» {498} .
Бог не поскупился, князья у Николая Павловича и Александры Федоровны родились. Александр Николаевич тоже был награжден несколькими сыновьями, но мифологические судьбы Константина Павловича и Константина Николаевича отныне слились воедино, и с течением лет народная молва всё слабее различала их между собою.
54
В процитированной исторической песне Константин спасает Николая от верной гибели, которую приготовили ему «сеноторские судьи».