Шрифт:
Ярослав Голованов, Юлий Гусман
Контакт
14 марта, пятница. Нью-Йорк.
За белым полицейским "доджем" с красной мигалкой на крыше по широкой бетонной автостраде мчится кавалькада длинных черных "кадиллаков". Высокий голос сирены достигает истерических нот, когда машины, вынырнув из синего, наполненного сладким дымом тоннеля, вынеслись к подножию главного здания ООН. Шесть молодых щеголеватых мужчин, привычно улыбнувшись объективам фотоаппаратов, быстро, перепрыгивая через ступеньки, поднимаются к небоскребу и входят в просторный холл, под высоким потолком которого летит наш первый спутник - старинный, еще 50-х годов, дар правительства СССР Организации Объединенных Наций.
Зал
– Дамы и господа, - призвав к вниманию, открыл пресс-конференцию председательствующий.
– Космическое сотрудничество двух великих держав Советского Союза и Соединенных Штатов - сегодня приносит новые великолепные плоды. Уже недалек тот день, когда первая советско-американская экспедиция на Марс возьмет старт с орбитальной станции "Мир-4". Мне доставляет большую радость представить вам по поручению Академии наук СССР и Национального управления по аэронавтике и исследованию космоса США окончательно утвержденный вчера первый экипаж марсианской экспедиции. В него вошли прославленные герои космоса и видные ученые: начальник экспедиции и командир космического корабля "Гагарин", генерал-майор Александр Седов; командир десантного корабля "Мэйфлауэр" и руководитель группы высадки бригадный генерал Алан Редфорд; борт-инженер доктор Джон Стейнберг, лауреат премии Винера, который, конечно, известен вам как автор робота "Зоэ", способного "рождать" подобных себе роботов. Перед вами - заместитель директора института медико-биологических проблем космонавтики, доктор биологии Анзор Лежава; астрофизик, автор новой теории пульсаров, профессор Майкл Леннон-второй и, наконец, геолог экспедиции, профессор Ленинградского университета, доктор геолого-минералогических наук Юрий Раздолин. Закончив курс комплексных тренировок в США, экипаж завтра вылетает в Советский Союз для продолжения предстартовой подготовки и последующего отдыха... Нет сомнения, - продолжает председатель, - что сотрудничество государств в организации первой в мире межпланетной экспедиции явится великолепным доказательством торжества политики мира, направленной на благо всех народов Земли... Уважаемые дамы и господа! Подробности предстоящего полета хорошо известны из имеющихся у вас на руках материалов, так что предлагаю перейти к вопросам... Прошу вас, мистер Джексон, "Юнайтед Пресс Интернэйшнл"...
26 марта, среда. Москва.
Седов молча сидит на белой металлической вертящейся табуретке в кабинете старого своего приятеля терапевта Зорина и сосредоточенно смотрит в пол, вертя в руках линейку. В кабинете все выкрашено в ослепительно белый цвет, Профессор Зорин - консерватор, он никогда не прислушивался к рекомендациям психологов из института технической эстетики и всегда считал, что если белый "больничный" цвет сковывает робкого посетителя, то это к лучшему. В этой светлой, стерильной обстановке единственным темным пятном был космонавт.
– У меня новости неважные, Александр Матвеевич, - говорит Зорин, перебирая бумаги на столе.
– Кое-что в твоих анализах кое-кого смущает...
– "Кое-что", "кое-кого"!..
– взрывается Седов.
– Вам всем просто покоя не дает, что мне уже не двадцать, а я все еще летаю, нарушая тем самым ваши вековечные инструкции, рекомендации, всякие там ваши диссертации...
– Я не желаю говорить с тобой в таком тоне, - резко перебивает Зорин. Опять длинная пауза.
– Пойми наконец, - спокойно, почти ласково продолжает врач, - что никто из нас, увы, не становится с годами здоровее.
– Запомни, Андрей Леонидович, - со вздохом говорит Седов, - у меня здоровья хватит еще на десять, а может, и на двадцать медкомиссий.
–
– Он поднимает со стола листки. И если оснований для паники - даю тебе честное слово - пока никаких нет, все же еще раз помучить тебя мы обязаны. Понимаешь, обязаны, и все тут. Трехлетний полет к Марсу - это не двухнедельная прогулка на Луну. А с такими бумажками комиссия тебя зарубит...
Седов сжимает линейку так, что белеют суставы пальцев.
– Твоя комиссия да и ты сам всегда верили анализам мочи и кардиограммам больше, чем живым людям. Врач обязан быть психологом, провидцем, гипнотизером, черт возьми, а вы превратились в операторов электронных машин! Как бы вы были счастливы, если бы я только сидел в президиумах торжественных собраний или писал мемуары! Я хочу работать, понимаешь, ра-бо-тать, а не занимать хорошо оплачиваемые и никому не нужные, специально "за заслуги" придуманные штатные единицы, ясно? А здоров я, как бык!
– Что дозволено Юпитеру, того нельзя быку, - улыбается Зорин.
– Ты, Саша, в свои сорок пять успел предостаточно, не тебе говорить... Но забрать тебя недельки на две, повторяю, мы обязаны. Тренировки вы завершили, а кататься с американцами по стране и без тебя смогут. Только здоровье сохранишь. Знаю я грузинское гостеприимство, целее будешь... В общем, сворачивай свои дела...
– Легко сказать, - ворчит Седов.
– Я еще должен съездить в деревню к матери...
– Вот к матери съезди, - встрепенулся Зорин.
– Молочка попей, погуляй...
Седов вздыхает. Табуретка под ним скрипит.
Зал оперативного руководства ИКИАНа (Института космических исследований Академии наук СССР). Три ряда столов-пультов - те, что позади, чуть выше передних - развернулись широкой дугой против стены с многочисленными экранами и световыми табло. Сейчас начнется обычная "летучка" оперативное совещание всех советских и американских служб, ответственных за подготовку экспедиции на Марс. Работа довольно нудная, монотонная, романтику в которой могут отыскать разве что зелененькие выпускники факультета журналистики. Со скучным сонным лицом входит в зал академик Илья Ильич Зуев. Здоровается за руку с генерал-полковником Викентием Кирилловичем Самариным, кивает космонавтам и операторам, сидящим За столами-пультами, на которых укреплены таблички: "Дежурный баллистики, "Дежурный СЖО" (система жизнеобеспечения), "Дежурный МБК" (медико-биологический контроль), "НАСА", "Байконур", "Канаверал", "Служба Солнца", "МИР-4". Зуев лениво снимает пиджак, вешает на спинку кресла. Девушка в белом передничке ставит перед ним чашку черного кофе.
– Спасибо.
– Прихлебнул кофе, искоса посмотрел на большое светящееся табло точного времени над экранами: 8:59. Говорит громко, всему залу: Начинаем, товарищи! Слушаем Хьюстон...
Вспыхнул большой экран, на котором, словно в зеркале, отразился такой же зал, только таблички были уже английские, а вместо Зуева сидел Майкл Кэтуэй - руководитель американской части программы.
– Доброе утро, мистер Кэтуэй, - весело говорит Зуев.
– Просим подтверждения старта транспортного корабля "ШАТТЛ-47".
– Отрыв от старта - 19:41:05 мирового времени. У нас все в порядке.
– О'кей!
– говорит Зуев.
– Просим подтверждение "МИР-4".
На другом экране вспыхивает новое изображение; два человека в легких спортивных костюмах в командном пункте долговременной орбитальной станции "МИР-4".
– Говорит "МИР-4". Старт 19:41:05 принят. Маяки начинают работать в режиме сближения по докладу с борта. "ШАТТЛу-47" дается третий причал, как просили.
– Принято, - говорит Кэтуэй.
– Прошу запасной радиоканал.