Контакт

Саган Карл

На этот раз Элли отправилась на юг к горам Сакраменто. Что, если Дейв прав? И ПВЦ вместе с «Аргусом» – всего лишь средство самообмана для кучки прогрессивно настроенных упрямцев-астрономов? Может быть, и впрямь исследования придется прекратить, если год за годом они не будут давать результатов, и ей придется придумывать новые стратегии действий передающих цивилизаций и изобретать все более совершенное и дорогостоящее оборудование? Когда именно придется признать неудачу? В тот миг, когда ей самой захочется сдаться и обратиться к чему-нибудь более надежному и гарантирующему успех? Японская обсерватория в Нобеяме только что объявила, что ее сотрудники обнаружили в плотном молекулярном облаке аденозин, сложную органическую молекулу – строительный блок ДНК. Если она потерпит неудачу с поиском цивилизаций, можно заняться поисками органической материи в космосе.

Когда дорога поднялась выше, она бросила взгляд в сторону южного горизонта

на созвездие Центавра. В этой группе звезд древние греки видели химерическое существо – получеловека, полулошадь, – научившее Зевса мудрости. Но Элли никогда не удавалось увидеть кентавра в этой кучке слабых светил. Альфа Центавра, самая яркая звезда созвездия, просто чаровала ее. Звезда из числа ближайших, до нее всего четыре с четвертью световых года. На самом деле Альфа Центавра – тройная система, два солнца по близким орбитам кружат друг около друга, вокруг них обращается третье, более удаленное светило. Для землян свет всех трех звезд сливается в одну яркую точку. В особенно чистые ночи звезда над Мексикой была видна и снизу. Но после сильных ветров, поднимавших в воздух пыль, чтобы взглянуть на одно из ближайших светил, приходилось взбираться на гору повыше…

Элли выходила из машины и любовалась ею. Возможно, вокруг звезды кружили планеты, только с Земли их нелегко обнаружить. Они могут быть у каждого из трех солнц. Самой интересной орбитой с точки зрения небесной механики была бы стационарная восьмерка, описываемая планетой вокруг двух внутренних солнц. На что это похоже, дивилась она, жить в мире трех солнц? Пожалуй, там будет пожарче, чем в Нью-Мексико.

***

Узкое двухполосное шоссе, к удовольствию Элли, оказалось буквально под стражей. Она часто встречала кроликов, в особенности в Западном Техасе. Они копошились по обе стороны дороги, но под лучами новых кварцевых фар «Тандерберда» вставали на задние лапки, безвольно свесив передние. Казалось, целые мили ушастого почетного караула приветствуют ее… или ревущий автомобиль, несущийся в ночи. Они глядели вверх… принюхиваясь, поводили тысячей розовых носов, двумя тысячами глаз вспыхивали во тьме, когда адское устройство, грохоча, проносилось мимо них по дороге.

Быть может, для них это своего рода религия, подумала Элли. Возле дороги собираются в основном молодые кролики. Те, кому никогда еще не приходилось видеть автомобильные фары. Если подумать, два ослепительных луча света, летящих со скоростью 130 километров в час, представляют собой удивительное зрелище. Но хотя обочины кишели тысячами кроликов, ни посреди дороги, возле разделительной линии, ни на краях полотна она ни разу не видела ни одного из них, не видела даже мертвой тушки с ушами, прилипшими к мостовой. И зачем они выстраиваются по краям дороги? Возможно, это как-то связано с температурой асфальта? Но почему же никто из кроликов не пытается в несколько прыжков перескочить черную полосу, отделяющую его от собратьев? Что представляет дорога с точки зрения кроликов? Дело рук неизвестно зачем и откуда взявшихся чужаков, которых большинство грызунов никогда и не видело? Едва ли хоть кто-нибудь из кроликов интересовался всем этим.

Шорох шин на шоссе представлял собой тот же белый шум, и Элли поняла, что бессознательно ищет упорядоченности и в нем. Она стала прислушиваться ко многим источникам белого шума: двигателю холодильника, бурчавшему в ночной тишине, к струе воды, с плеском льющейся в ванну, к стиральной машине, когда приходилось заниматься бельем в крохотной комнатке возле кухни, к шуму волн… Она отправилась тогда поплавать с аквалангом вблизи острова Коцумел около Юкатана, но досрочно уехала – так хотелось побыстрее вернуться к работе. Элли прислушивалась к домашним источникам случайного шума, пытаясь определить, не больше ли в них упорядоченности, чем в межзвездных шумах.

Прошлым летом, в августе, она побывала в Нью-Йорке на заседании URSI (французская аббревиатура Международного научного радиосоюза). Ей сказали, что в подземке небезопасно, но тоска по белому шуму оказалась сильнее. В лязге и стуке подземной дороги ей чудился ключ к разгадке, и половину рабочего дня она потратила на путешествия: с 34-й стрит на Кони-Айленд, обратно через Манхэттен, а потом по другой линии к дальним окраинам – в Квинс. Она сделала пересадку на станции в Джамайке и вернулась в отель, где проводилась конференция, запыхавшаяся и слегка раскрасневшаяся – в конце концов был жаркий августовский день. Иногда поезд кренился на крутом вираже, тогда в вагоне гас свет и за окнами мелькали лампы дневного света. Ей казалось, что в каком-то невообразимом гиперрелятивистском межзвездном корабле она мчится через скопление юных голубых супергигантов. Потом, когда поезд выходил на прямую, огни загорались вновь, и она снова замечала кислый запах, качающиеся петли над головой, миниатюрные телекамеры в защитных кожухах с замазанными

аэрозольной краской объективами, стилизованные многоцветные схемы ходов сообщения, проложенных под Нью-Йорком, тонкий визг тормозов при остановке на станциях.

Она вела себя несколько эксцентрично и понимала это. Но ведь всю жизнь она фантазировала. Да, конечно, она несколько увлеклась в своем пристрастии к шумам. Явного вреда от этого быть не могло. Никто ничего не заметил. По крайней мере это было нужно для работы, при таком настрое стоимость путешествия на Коцумел можно было исключить из налоговой декларации – как командировку для исследования шума прибоя. Она ощущала, что в какой-то мере становится одержимой.

Вздрогнув, Элли поняла, что приехала на станцию «Рокфеллеровский центр». Торопливо переступая через кучу свежих газет, брошенных на пол у двери вагона, она успела прочесть заголовок в «Ньюс пост»: «ГЕРРИЛЬЯС ЗАХВАТЫВАЮТ РАДИОСТАНЦИЮ ХОБУРГА». Если мы симпатизируем им, это борцы за свободу, подумала она. Если же нет – это террористы. Но когда сразу не выберешь, это геррильяс. Рядом в газете красовался портрет цветущего и уверенного в себе мужчины, над которым был заголовок: «“КАК ОКОНЧИТСЯ МИР”. ВЫДЕРЖКИ ИЗ НОВОЙ КНИГИ ПРЕПОДОБНОГО БИЛЛИ ДЖО РЕНКИНА. ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО В “НЬЮС ПОСТ” НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ». Элли мельком проглядела заголовки и постаралась побыстрее забыть их. Увертываясь, она пробралась через оживленную толпу к отелю, где шла конференция, и успела как раз к сообщению Фудзиты о проекте гомоморфного радиотелескопа.

На шелест шин накладывалось периодическое постукивание на швах полотна, которое укладывалось различными бригадами дорожников Нью-Мексико в различные эпохи. Что, если проект «Аргус» уже принимает сообщение со звезд, только передача ведется очень медленно – один бит в час, или, скажем, в неделю, или в десять лет? Что, если пространство пронизывает медленная воркотня древних, весьма терпеливых цивилизаций, которым неоткуда узнать, что познание закономерностей утомляет нас уже за секунды или минуты? Что, если они живут десятки тысяч лет и рреееччь иххх ооочччееннь мееедлееенна? «Аргус» и не узнает об этом. Могут ли существовать столь долговечные существа? И хватит ли им всей истории Вселенной, чтобы не торопясь достичь высот разума? Не статистический ли разрыв химических связей, распад тел по второму закону термодинамики определяют скорость размножения этих существ? И не сокращает ли этот закон их жизнь? Или же они населяют старый и холодный мир, где даже молекулярные соударения происходят нечасто, например раз в день. И ей представился вполне привычный для земного взгляда радиопередатчик где-нибудь на метановом утесе, едва освещенном далеким солнцем, похожим на красного карлика. Безжалостные волны аммиака вгрызаются в берег, издавая белый шум, вовсе неотличимый от шума прибоя в Коцумеле.

Впрочем, не исключено и противоположное – какие-нибудь суетливые человечки, мельтеша, выпаливают за одну наносекунду радиосообщение в сотню страниц английского текста. Конечно, пользуясь узкополосными приемниками, воспринимающими небольшой диапазон частот, приходилось надеяться на длительные передачи. Быстрой модуляции таким прибором не уловить. Это следует непосредственно из интегральной теоремы Фурье, близко связанной с принципом неопределенности Гейзенберга. Так, например, если вы работаете с полосой пропускания в один килогерц, то не сможете выделить в ней сигнал с периодом модуляции меньше одной миллисекунды. Звуки сольются. Частотные диапазоны «Аргуса» были уже меньше одного герца, что позволяло обнаружить очень медленные модуляции, меньше одного бита в секунду. Было бы много легче обнаруживать еще более медленные модуляции, скажем длительностью больше часа, если, конечно, у вас хватает терпения, направив телескоп в одну точку, наблюдать за небом в течение многих часов. Но в небе так много уголков, куда следует заглянуть, сотни миллионов звезд ожидают своего исследователя. И потратить все свое время лишь на наблюдение за несколькими звездами просто немыслимо. Элли опасалась, что в поспешном стремлении прослушать все небо менее чем за человеческую жизнь люди забывают и про тараторок-стрекотунов и про тягучих медлителей, по капле выдавливающих слова.

Конечно, думала она, инопланетяне знают, какие частоты следует предпочесть. У них есть опыт межзвездной связи, есть и опыт общения с нарождающимися цивилизациями. И если существует некоторый рациональный диапазон скоростей передачи, пригодных для принимающей цивилизации, передающие воспользуются именно им. Модулировать ли за микросекунды, модулировать ли за часы? Во что это им обойдется? По земным стандартам все они там, наверху, обладают и немыслимыми энергетическими ресурсами, и невероятной техникой. Если они пожелают связаться с нами, то сделают все, чтобы облегчить нам прием. Пошлют сигналы по многим частотам, воспользуются модуляциями с различным временным масштабом. Им понятно, с каким отсталым мирком придется иметь дело, и пожалеют нас.