Контакты особого рода
Шрифт:
— Вы правы, случай оригинальный. Ромашин подошел к чисто теоретическому, математическому, умозрительному открытию с противоположной стороны, от конструкции, в то время как нормальным считается обратное, от теории к конструкции. Что ж, еще по учебному институту он был известен как неплохой математик, автор трех оригинальных работ по повышению информационной емкости ТФ-канала.
— Тогда это скрытый гений.
— Не гений, но рядовой талантливый творец. — Травицкий улыбнулся. — Один мой знакомый сказал бы: не гений, но уже достаточно близок к сумасшествию. К сожалению, Ромашин неуравновешен, разбрасывается, он отличный спортсмен, и, возможно, это обстоятельство мешает ему быть… гением.
Уессон поднял на собеседника
— А может, наоборот? Я думаю иначе: спорт никоим образом не мешает гению, если это, конечно, гений. Спорт воспитывает человеческое в человеке, пожалуй, больше, чем любая научная дисциплина.
Травицкий, не желая возражать, только пожал плечами, у него было свое мнение.
По возвращении из Твери, где находился управленческий аппарат Технического совета, Травицкий собрал всех работников бюро и сообщил:
— Наш институт будет головным разработчиком нового типа ТФ-аппаратуры. Но не торопите время: эта формула пока рай только для теоретиков, для экспериментаторов и практиков же она является адом. Поэтому лучшие наши математические умы — Ильга, Филипп, Денис — займутся «частными» выводами и поиском возможных отрицательных эффектов, а остальные примутся за деталировку и узловую проработку антенны и блока управления. Это сейчас главное. Осознаете, какая на нас теперь ответственность?
Все осознавали.
— Тогда за работу, — вздохнул Травицкий. Он-то знал, с какими трудностями придется столкнуться работникам бюро.
Филиппу досталось продолжение поиска оптимального объема ТФ-передачи, дающего каждому человеку возможность перемещаться по ТФ-каналу из любой точки пространства, не прибегая к услугам транспорта. Остальные конструкторы начали работать с энергетикой и автоматикой новых микростанций.
К концу августа восторги вокруг открытия поутихли, природа не хотела сдавать свои позиции без боя. Всем было известно, что механика мгновенного перемещения в пространстве наталкивается на издавна известный в физике принцип неопределенности, согласно которому в применении к ТФ-связи невозможно с конечной точностью определить одновременно энергию тела, импульс и координаты. Стационарная ТФ-связь обходила этот закон тем, что перемещаемые тела жестко «привязывались» к тайм-фаговым линиям и, покидая передатчик, финишировали в приемнике. Для индивидуального же использования векторная связь не годилась, потому что, образно говоря, путешественник, исчезая в одном месте, не знал точно, когда и где он «вынырнет» в другом: в воздухе, на земле или под землей, плюс неизбежная неопределенность в скоростях движения субъекта и выбранной финишной зоны.
Филипп работал чуть ли не до изнеможения, по шесть-семь часов в день, яростно гоняя мозг мыслерапидом, и дважды пропустил тренировки, из-за чего имел не совсем приятный разговор с Ребровым, хотя и не мог не признать, что тренер прав. С Аларикой он виделся за это время всего один раз, да и то случайно — в театре миниатюр, где она была с Леоном Хрусталевым, игроком сборной. Женщина выглядела веселой, но самодовольная физиономия Хрусталева отбила все желание подойти, и Филипп ушел из театра, даже не досмотрев спектакль. Не думать об Аларике он не мог, но странная апатия и сосущая пустота в груди после встречи надолго омрачили его настроение, заставляя заполнять пробел в сердечной сфере работой и тренировками.
Однажды после работы, когда Филипп полулежал в кресле с эмканом на голове, рисуя в объеме экрана тонкий девичий профиль «идеальной подруги», в лабораторию зашел Травицкий, как всегда бесшумно и неожиданно, и, посмотрев на его «художества», обронил:
— Мне звонил Май Ребров…
Филипп поспешно стер изображение, выключил машину и снял эмкан. Травицкий мелкими шажками измерил расстояние от двери до пульта комбайна и остановился напротив. Глаза у него были усталые и запавшие, работал начальник бюро много и уставал, наверное,
— Ты пропускаешь тренировки без уважительных причин.
Филипп отвел угрюмый взгляд.
— Ты думал, что вывел формулу и все? — Тон у Травицкого неожиданно сдвинулся в область отрицательных температур. — А я ведь не напрасно показал тебе старинное чертежное приспособление — кульман, помнишь? Не понял ты намека, жаль. А намек был совсем прозрачный, для того чтобы сделать что-нибудь выдающееся с помощью таких неуклюжих сооружений, нашим дедам необходимо было терпение! Понимаешь? Терпение! Проблема оказалась зубодробительнее и сложнее, чем ты думал, и, не решив ее с первого наскока, ты…
— Разве я не работаю? — не выдержал Филипп.
— Работаешь, — согласился Травицкий. — Но как?! Ты перестал быть синектором, ты сейчас раб машины, ее знаний и логики, и только! Ты уже не творец, а фанатик идеи — хватаешься за тысячи возникающих новых путей и не доводишь до конца ни одного. Если будешь работать в том же духе, я не разрешу тебе нагружать вычислитель больше двух часов в день… не перебивай! Слушай, что скажу.
Завтра мы слетаем на Меркурий, где строится новая антенна, опробуем аппаратуру пуска — и ты свободен. Даю неделю отдыха, можешь по желанию взять даже две или три, смени обстановку, впечатления, переживания, лети куда хочешь, хоть в другую галактику, но не смей думать о теории тайм-фага! Никаких попыток надеть на голову эмкан! Когда-то смена впечатлений помогла тебе набрести на формулу, может быть, то же произойдет и еще раз. Вообще категорически запрещаю думать о работе! Это первое. Второе: если не хочешь, чтобы я думал о тебе плохо, не пропускай тренировок ни в ущерб себе, ни в ущерб остальным, тем более Реброву, который в тебя поверил. И третье: вернешься, проведем общий мозговой штурм по нашей проблеме с привлечением всех ведущих теоретиков тайм-фага, и тут твое психическое здоровье должно быть на высоте. Вопросы есть?
Филипп вздохнул и сгорбился, боясь поднять на руководителя бюро виноватый взгляд.
— Нет.
— Тогда до завтра.
Травицкий постоял немного рядом, погрустневший, добрый, как всегда, и вышел, оставив после себя предчувствие беды.
Филипп помял лицо ладонями и скорчил своему отражению презрительную гримасу.
— Долго еще ты собираешься взрослеть, игрок? Инфантильная личность?
«Инфантильная личность» в зеркальной панели в ответ скорчила рожу и промолчала.
— Понятно. — Филипп вздохнул. Значит, безнадежен…
Завод был огромен. Зона солнечных конденсаторов, составляющих верхний ярус завода, занимала площадь в двести пятьдесят тысяч квадратных километров. Второй ярус представлял собой зону трансформаторов энергии, а нижний, основной, состоял из преобразователей и реакторов синтеза и упаковки капсул МК — мини-коллапсаров, служащих источником энергии для кораблей космического флота человечества.
Филипп стоял на обзорной башне завода, поднимавшейся над поверхностью Меркурия на триста метров, и не отрываясь смотрел на исполинский раскаленный туннель Солнца, просверленный в зените: именно туннель — таким представлялось светило сквозь светофильтры и защитный экран башни.
Завод работал автоматически, под неусыпным надзором киб-интеллекта, тем не менее он требовал участия людей. В шести обзорных башнях над территорией завода солнечных конденсаторов еще шесть человек дежурили в централи управления заводом. Кроме того, круглосуточно дежурили смены механиков, инженеров ядерной защиты и бригады по ремонту всех энергоустановок завода, всего сорок семь человек.
Вдали над кажущимся бесконечным сверкающим полем конденсаторов встал вдруг язык лилового, бледного в сиянии солнца огня. Тотчас же внутри обзорного купола рявкнул гудок, дежурные ответили переключениями на своих изломанных волей разработчиков пультах, и язык пламени втянулся в поле.