Контакты особого рода

Головачев Василий Васильевич

— Если необходимо, покручу цифры еще раз. Вторичных эффектов я не рассчитывал, только глобальные характеристики.

— Договорились. Повидайся с Травицким, пусть поможет с аппаратурой. Кстати, он добился разрешения у ВКС на свой эксперимент, так сказать, тайм-фаговый мини-взрыв для проверки некоторых сообщений частного порядка, как он выразился. Мощность эксперимента невелика, всего шесть кларков, и проводить его разрешили на нашем полигоне в Австралии. Если хочешь, можешь поучаствовать не только как инспектор-безопасник, но и как ТФ-инженер. Но сначала проверка, потом небольшая инспекция по местам строительства новых ТФ-антенн,

твоих, кстати, антенн, а дальше работа на полигоне.

— При чем тут мои антенны? Какое мы к ним имеем отношение?

— Самое прямое. Мы отвечаем за безопасность всего эксперимента, антенны же нужны для улавливания ТФ-эха от всех звезд и тяготеющих масс Галактики. При взрыве обычно образуется ударная волна, при ТФ-взрыве — ТФ-волна… — Томах посмотрел на лицо Филиппа и засмеялся. — Что я тебе объясняю, профессионалу? Короче, антенны поймают эхо взрыва, остальное — дело теоретиков, считать и анализировать, что получилось. Задание понятно?

— Так точно! — вскочил Филипп. — Когда прикажете начинать?

— Вчера, — не моргнув глазом, ответил Станислав.

Два дня Филипп потратил на проверку параметров намечающегося в эксперименте «Галактическое просвечивание» ТФ-взрыва. Подтвердились все выводы специалистов и первый собственный о том, что взрыв на Тритоне, спутнике Нептуна, где решили проводить эксперимент, никак не отразится на поселениях человечества в Солнечной системе. В пересчете на эквивалент старинного ядерного оружия он был равнозначен взрыву мощностью в шесть миллионов мегатонн, но так как его намеревались осуществить под поверхностью Тритона на глубине в тридцать километров — планетологи отыскали вулканический канал такой глубины, — то никаких видимых разрушений рельефа на поверхности не должно было появиться: вся энергия взрыва уходила на ТФ-излучение, почти свободно пронизывающее вещество планет и звезд.

Филипп дважды проверил результат окончательного расчета, все сошлось, но у него остался на душе какой-то тяжелый осадок, словно он чего-то не учел или был недобросовестен в работе. Наверное, это был чисто психологический отзвук работы, уж очень много людей занималось расчетами и перепроверкой выводов, но что-то заставляло их еще и еще раз просчитывать варианты взрыва, его влияние на окружающую среду, и эта настойчивость порождала неуверенность и желание отыскать причины такой многократной перестраховки.

Доложив Станиславу о результатах анализа, Филипп отбыл на Меркурий, где строилась одна из приемных ТФ-антенн нового типа, рассчитанная по его формуле, «формуле Ромашина».

На Меркурии Филипп не задержался: антенна, километровая металлическая игла, была уже готова к работе, а у него не было желания разгуливать по раскаленным плоскогорьям, усеянным оспинами кратеров и шрамами трещин и разломов. К тому же это было не первое его посещение Меркурия, полгода назад он уже побывал здесь с Травицким, на испытании прототипа настоящей антенны, и подробности посещения еще не стерлись в памяти.

Следующая из шести антенн строилась на Плутоне.

Здесь дела шли похуже: был закончен только монтаж центрального вибратора, эталонные ТФ-генераторы еще ждали часа своей установки, не были готовы и лепестки-отражатели.

Филипп в вакуум-скафандре облазил существующие конструкции, с интересом осмотрел прозрачно-голубое озеро жидкого кислорода, необходимого для заполнения волноводов, и записал все желания и просьбы прораба стройки, не уверенный,

что сможет выполнить их в полной мере.

Плутон его не поразил, несмотря на то, что спутник Плутона Харон был настолько близок к планете, что оторопь брала, когда он, занимая четверть небосклона, пухлой снежной глыбой нависал над ледяными равнинами Плутона. Сам же Плутон, форпост земной цивилизации на границе Солнечной системы, служил идеальным полигоном для разного рода астрономических и физических экспериментов. Несмотря на присутствие десяти тысяч работающих, планета казалась необитаемой — небольшой каменистый шар, укутанный в пятнистую шкуру снежно-ледяного покрова. Три стандартных городка астрономов, физиков и планетологов не могли, конечно, создать иллюзии его заселения.

Филипп было задумался над тем, что эксперимент с ТФ-взрывом могли бы проводить и здесь, раз уж Плутон самой природой предназначался для «громких» экспериментов, но молодые планетологи, «старожилы» Плутона, рассеяли его недоумение: оказывается, Плутон не был мертвой в геологическом смысле планетой, он имел раскаленное ядро, вязкую, но жидкую мантию, и взрыв мог породить в его оболочке колебания, которые смели бы все на его поверхности, полностью перестроив рельеф.

Единственное, что позволил себе Филипп, это полюбоваться восходом Харона и заходом Солнца — крупной голубоватой звезды, дробящей свои лучи на алмазные брызги отражений и преломлений во льдах Плутона.

Остальные три антенны строились в открытом пространстве: одна в поясе астероидов, две другие над полюсами эклиптики Солнечной системы. Они были почти готовы и не вызывали беспокойства темпами монтажа.

Последним в своем инспекционном вояже Филипп посетил Тритон.

Этот естественный спутник Нептуна относится к самым крупным спутникам планет системы, наряду с Титаном, спутником Юпитера, земной Луной и Ганимедом Сатурна. Сила тяжести на его поверхности в три раза меньше земной, так что люди здесь передвигались своеобразной семенящей ходьбой; прыгать не рекомендовалось — было трудно сохранить равновесие. Несмотря на это, старожилы, в основном спортивная молодежь, часто прибегали к полубегу-полуполету, устраивая шутливые соревнования на скорость бега или точность приземления после прыжка.

Филипп пробыл на Тритоне два дня, но привыкнуть к своеобразию его ландшафтов не смог. Трижды он был свидетелем восхода Нептуна, и трижды это зрелище потрясло его фееричной красотой неожиданных сочетаний форм и красок облаков.

Нептун зарождался на горизонте мерцающим облаком, ничуть не похожим на диск или шар планеты. На серебряную гладь аммиачных озер ложились первые зеленые блики, и озера превращались в чаши необыкновенного прозрачного хрусталя. «Облако» продолжало расти, медленно и торжественно, пока не закрывало полнеба; свет от него усиливался, преобладали в нем зеленые и пепельно-палевые тона, тончайшие оттенки серого цвета, однако на пятнисто-полосатой громаде Нептуна можно было отыскать все цвета спектра, причем соседствующие друг с другом в самых произвольных сочетаниях. Но лишь тогда становилось понятным, что перед вами планета, исполинский газо-жидкостный шар, когда Нептун поворачивался к Тритону освещенной солнцем стороной. Тогда по передвижению облачных струй и спиралей становилось видимым его вращение. Особенно сильным впечатление грозной планетарной массы оказывалось в момент прохождения по диску Нептуна его небольшого спутника Нереиды…