Контингент (Книга 1, Афган)
Шрифт:
Пока Пожарищенский обходил вертушки, солдаты столпились и, скинув автоматы с плеч, натертых до крови, присели, докуривая остатки табака. Во всем чувствовалось расслабление, рейд подходил к концу, скоро - в полк, домой. А там неделя отдыха, может быть, даже баня, горячая пища, свежая вода, хлеб, курево, да мало ли приятностей ожидает солдата в родном полку.
Шандра в это время опять склонился над вконец обессилевшим Ахмедовым, который лежал на спине, тяжело дыша. Мишка смотал с его руки окровавленные бинты и отбросил их в сторону. Рана была я ужаснейшем состоянии, гной вытекал постоянно, и края раны заметно расширились, поднимая красную волну припухлости все дальше и дальше. Мишка увидел Вощанюка и громко позвал его. Капитан подошел и вынул из подсумка единственный бинт, от которого отказался Клюев. Вощанюк бегло осмотрел
Как только рвануло, духи открыли огонь из своей засады. Пули безжалостно косили растерявшихся солдат. Многие так и не успели поднять свои автоматы и замертво валились на землю. Мишка не успел понять, что произошло, как крупнокалиберная пуля перебила ему лучевую кость правой руки, на которую он оперся, чтобы встать после перевязки Ахмедова. Другие пули этого же калибра прошили все еще стоявшего Вощанюка, и он рухнул на Мишку, прикрыв его своим крупным телом. Больше Мишка не видел ничего.
А солдаты гибли... Клюев стоял на коленях и давил на курок автомата, поводя стволом из стороны в сторону, давил даже тогда, когда перестал ощущать дрожание оружия, и, получив пулю в голову, все равно давил на курок, пока смерть не ослабила его пальцы. В какие-нибудь пять минут все было закончено...
Шандра очнулся от резкой боли в руке. Тошнота подступала к горлу, обоженному сухостью. Хотелось пить. Мишка попробовал шевельнуть языком, но тот, казалось, распух до невероятных размеров и лишь больно деранул рот. Тогда Мишка приоткрыл глаза. Все вокруг двоилось и троилось, раскачивалось и плыло куда-то вверх. Прежде чем вновь закрыть глаза, Мишка успел заметить, что неподалеку от него бродят люди, но кто они такие, не было ни желания, ни сил рассматривать. Прежде всего он решил определиться, что с ним произошло и что такое давит на него сверху. Он опять открыл глаза и увидел, что лежит на трупе Ахмедова щека к щеке и понял, что ему покалывала щеку щетина умершего. Шандра попытался напрячься и сбросить груз с себя, но сумасшедшая боль заставила прекратить эти попытки. Он вновь расслабился, пытаясь удержаться в здравом рассудке: подавлял тошноту, напрягал слух. Его удивило, что он видел людей, но не слышал ни единого звука.
Через некоторое время в ушах появился легкий звон, а потом стали прорезаться искаженные звуки, то резко колющие перепонки, то затихающие. Стало труднее дышать. Мишка чуть повернул голову и приоткрыл рот. Сейчас же откуда-то сверху скользнула струйка тягучей жидкости и увлажнила его десна и язык. Шандра сначала обрадовался и проглотил немного, но тут же понял, что это кровь, и его опять тряхнули судороги в желудке. Мишка дернулся всем телом, и звуки ринулись в полном звучании в его мозг, больно раня его. Теперь Шандра услышал гортанную речь, одиночные выстрелы, и до него дошло, что за людей он видел.
Через узенькую щелочку век Мишка рассматривал дикую картину мародерства, вернее, только маленькую часть картины, окружавшей его. На том отрезке пространства, что он мог видеть, повсюду лежали трупы солдат. Духи ходили смело, не пригибались, не оборачивались, громко переговаривались и смеялись. Они подходили к убитым, переворачивали их ногами на спину, стаскивали с них одежду, если она не была сильно испачкана кровью, забирали ценные на их взгляд вещи: часы, авторучки, медали, портсигары и прочую мелочь, что обычно водится в солдатских карманах. Изредка духи стреляли одиночными в голову тех, кто еще показывал признаки жизни , или перерезали им горло широкими лезвиями кинжалов.
Мишка замер. Он лихорадочно вспоминал, где его автомат. Ни под собой ни на себе он не ощущал ничего жесткого... И вдруг вспомнил , что в санитарной сумке у него лежит граната и пожалел, что не сможет ее достать. Эх, достать бы сейчас эту гранату!
– мучался мыслью Мишка.
– Я бы вам, сукам, показал кузькину мать! Сквозь щелку он увидел подходящие к нему ноги, наискось перечеркнутые стволом автомата. Мишка успел рассмотреть еще новенькие мягкие сапоги, расшитые цветным бисером, и сомкнул веки. Теперь он слышал, как эти ноги вплотную подошли к его голове и пошли вокруг, уверенно вминаясь в песок. Мишка все время ждал выстрела, но почувствовал только грубый толчок
Мишка долго наблюдал за ними, ловя взглядом то тут то там выплывающие из-за камней чалмы и горько жалея, что стрельнуть в эти ненавистные головы не из чего.
Прошло около часа, прежде чем Мишка решился подняться с Ахмедова. Он сполз с остывшего трупа и сел. Голова раскалывалась от боли, тошнота давила все сильнее, истощенный организм не мог ничего извергнуть из желудка; до умопомрачения кололо в животе. И не только это сильно беспокоило Мишку, беспокоила правая рука. Теперь он взглянул на нее и увидел, что выше кисти кость раздроблена, а обломки ее торчат белыми зубьями сквозь черно-кровавую запыленную плоть. Шандра понимал, что срочно нужно промыть и забинтовать, но он слишком хорошо знал, что сделать это нечем. Он посидел еще немного, размышляя над тем, что ему делать, потом поднялся на ноги, придерживая изуродованную руку левой. Тут же он увидел свою сумку, затоптанную чужими ногами. Он поднял ее с радостью ощутил в ней тяжесть гранаты. Мишка вытащил ее, сумку отбросил, ввинтил запал и сунул гранату в левый карман брюк. Теперь он почувствовал себя увереннее.
Мишка бродил среди убитых друзей, многих не узнавая, так как душманские пули разворотили их лица в кровавое месиво. Всех нашел Мишка, но никак не мог понять, где же Пожарищенский, пока не вспомнил, что все началось со взрыва. Теперь Мишка решил уходить вслед за духами. Наверняка где-то рядом есть кишлак, в который пошли духи. А если есть кишлак, значит есть и дорога, по которой рано или поздно должны идти армейские машины. Мишка еще раз обошел место гибели батальона, но ничего из оружия не нашел, шарить же по подсумкам в поисках пищи и курева не стал. Только подобрал с земли широкополую офицерскую панаму и почти полную флягу воды...
Перед наступлением темноты Мишка нашел небольшое углубление в скале, прикрытое сверху плоским козырьком, улегся на еще не остывший камень. Ночь пришла темная, прозрачно тихая, с ясным иззвезданным небом. Мишка чувствовал, что у него повышается температура и скоро он начнет замерзать. Планы на завтрашний день мешались в его голове. Вскоре, так ничего и не придумав, Мишка погрузился в болезненно бредовую муть тяжелого сна. Его трясла лихорадка, он что-то вскрикивал, сквозь отуманенное сознание пугаясь своих вскриков. Так прошла долгая ночь, и лишь под утро Мишка уснул на несколько часов, пока проклятое кругломордое солнце начало раскалять воздух и камни. Шандра проснулся немного окрепшими теперь более оптимистически смотрел на ожидающие его впереди испытания. Рука ныла, изредка подергивая и покалывая иглами боли. Значит, рана загноилась, и теперь вопрос времени, будет ли у него рука. Эта мысль поставила Мишку на ноги. Он снял с себя ремень и, помогая левой руке зубами, увеличил его на всю возможную длину. Потом расстелил его на земле и, примерившись, улегся на спину так, чтобы застегнутый ремень плотно перехватил раненную руку. Ценой невероятных усилий ему удалось это. Немного полежав, отдохнув, Мишка встал, натянул панаму на голову, подобрал флягу и начал карабкаться вверх на скалу, имеющую удобный наклон для подъема, и трещины, достаточные для того, чтобы втиснуть в них стопу.
К полудню Мишка поднялся на вершину скалы, но не увидел с нее ничего для себя утешительного, а только следующую гору, гораздо выше этой. Мишка громко выругался. Делать было нечего, и он начал спуск. У подножия следующей горы Мишка был к вечеру. За весь день он не встретил никого, кроме греющейся на камне кобры. Мишка обошел ее подальше. На этот раз он быстро уснул, разбитое тело требовало отдыха, но рана беспрерывно дергала, и скоро Мишку затрясло. Ему не хотелось есть, но жажда вынудила еще днем выпить большую половину воды из фляжки, и Мишка боялся, что в беспамятстве выпьет остатки, поэтому, прежде чем улечься, он отбросил фляжку подальше от себя.