Конторщица 4

Фонд А.

Он назначил встречу в той же «Нивушке», поэтому, прежде, чем ехать туда, после возни с грязной посудой я хотела переодеться. У меня было такое ощущение, что моё платье всё провонялось этим мерзким запахом разложения.

Подъехав к дому, я припарковалась практически недалеко и пошла в дом, размышляя, какое платье лучше надеть в ресторан, чтобы и не вызывающе, и вместе с тем — стратегически правильно было…

Мои рассуждения прервало появление из-за кустов сирени шерстяного комочка, который заскулил и бросился мне под ноги так, что я чуть не упала. Я глянула вниз — к

моим ногам прижималась дрожащая, как осиновый листочек, Лёля, которая тихо стонала.

Глава 20

— Лёля? — ахнув, я склонилась над ней.

Да, это была именно она — соседская собачонка Лёля, деликатный карликовый пудель, который жил в квартире над нами, у Норы Георгиевны.

— Что случилось, Лёля? — я подняла собачку на руки и принялась ощупывать её, нет ли ран. — Кто тебя так напугал, девочка?

Лёля посмотрела на меня умными слезящимися глазами и вдруг начала вырываться, поскуливая.

— Куда ты?

Видя, что она ведёт себя крайне нервно, я отпустила её на землю. Лёля дважды отрывисто тявкнула и вбежала в подъезд. Остановилась в дверях (по случаю летней жары дверь подъезда оставляли открытой, для проветривания), втребовательно взглянула на меня, тявкнула. Видя, что я не реагирую, прибежала обратно ко мне, попрыгала, потявкала и побежала обратно к двери. Я поняла, что она меня зовёт с собой и торопливо последовала за ней.

У двери своей квартиры Лёля хлопнулась на попку и горестно, по-бабьи, завыла. Я дёрнула ручку — дверь распахнулась. Лёля заскочила внутрь и принялась громко лаять.

— Нора Георгиевна? — с тревогой позвала я прежде, чем войти.

В ответ мне была тишина, лишь Лёля продолжала лаять, то забегая, то выбегая из комнаты.

Предчувствуя неладное, я вошла в комнату. На полу лежала Нора Георгиевна и не подавала признаков жизни. Я бросилась к ней и пощупала пульс. Он бился, но еле-еле.

В медицине я совсем не сильна, но прекрасно помню из курса медподготовки у нас на кафедре, что лежащего человека нельзя двигать — вдруг у него что-то сломано. Она лежала на животе, так что делать массаж сердца без того, чтобы не сдвинуть её было невозможно.

Я побежала к Вадику. Он студент медакадемии, уж он точно знает, что надо делать.

К счастью, он был дома.

— Что случилось? — из двери выглянуло его заспанное лицо.

— Вадик! Быстро! Там Нора Георгиевна упала!

— Сейчас, — Вадик, молодец, моментально сориентировался и выскочил как был, — Беги вызывай скорую.

Я побежала к Ивану Тимофеевичу звонить.

Через минут двадцать подъезд заполнился людьми, испуганные соседи собрались на площадке, тихо переговариваясь. Два санитара в белых халатах пронесли мимо нас Нору Георгиевну на носилках.

— Что с ней? — схватила Римма Марковна за рукав халата пожилого врача.

— Инфаркт, — отмахнулся тот, — не беспокойтесь, гражданочка, мы успели, теперь всё будет нормально.

Когда скорая уехала, соседи потихоньку рассосались, мы остались на площадке одни, а я держала на руках Лёлю.

— Поживет пока с нами, — сказала я Римме Марковне.

Та кивнула и украдкой вытерла глаза.

Заклятая

подруга, с которой они постоянно воевали то за литературу, то просто так, теперь в больнице в тяжелом состоянии и Римма Марковна затосковала.

Утром, когда я сидела в своём, теперь уже своём кабинете, причём совершенно одна (наконец-то!), в дверь поскреблась Людмила.

— Заходи! — крикнула я (уже научилась различать шаги и манеру стучаться у коллег).

Она вошла с таинственным видом и протянула мне газету:

— Видели?

— Нет. А что там? — сделав отстранённо-удивлённый вид, я сцапала передовицу и развернула на третьей странице. Где красовалась большая разгромная статья, мол, в депо «Монорельс» Красный уголок в ужасном состоянии, что злостно попирает всю идеологию коммунистической партии… бла-бла-бла, в таком вот примерно духе.

Роберт расстарался вовсю, я аж восхитилась. Вчера я дала ему свои наброски, но совсем не ожидала, что он переделает всё это в такую вот разгромную жёсткую статью.

Мда уж, теперь кому-то придётся очень несладко. Теперь полетят головы.

Буквально через полчаса всё депо «Монорельс» гудело, как растревоженный улей.

Я сидела в своём кабинете и лишь тихо, про себя, посмеивалась. Примерно месяц назад, желая досадить мне, Альбертик науськал Герих: и товарища Иванова с его политработой и Марлена Ивановича, с подготовкой кадров — оба эти направления приказом отобрали у меня и закрепили за Герих. Она тогда ох и торжествовала. Бросала на меня взгляды победителя. Я тогда обиду проглотила. Но в свой розовенький блокнотик записала. Да, был у меня такой блокнотик, цвета взбесившейся барби. Очень дефицитный цвет, как на эти времена. Мне его кто-то подарил, я сперва чуть не рассмеялась, а потом решила, что вот оно, именно то, что надо. Я назвала его «Розовый Блокнотик Мести», и записывала своих обидчиков, тех, с кем еще предстоит разобраться. И разобраться максимально больно.

Я тогда лишь проглотила обиду и промолчала. А сейчас представился прекрасный шанс отдать всем сразу.

— Людмила, — я нажала на кнопку коммутатора, — а зайди сейчас ко мне, срочно.

Когда взбудораженная Людмила появилась, блестя глазами, я задала единственный вопрос:

— Ну что там?

— Альберт Давидович так кричал, так кричал! — начала рассказывать Людмила, снизив голос до свистящего шепота, — вызвал Иванова, опять на него кричал. А ещё ему звонят всё утро. Он ругается сильно. Матом. И на Герих кричал. Она вышла с кабинета и плакала. Лактюшкина её валерьянкой у себя отпаивала, наверно полчаса где-то.

— А сейчас что? — стараясь не подавать виду, спросила я.

— Сейчас совещание будет, — сообщила Людмила.

Хм, а меня не позвали.

Ну ничего, если гора не идёт… и так далее. Я отпустила Людмилу обратно на передовую, а сама, взяв газету, направилась к Альбертику.

— У Альберта Давидовича сейчас совещание! — сурово припечатала секретарша.

— Я знаю.

— Вас нет в списке приглашенных!

— А я без приглашения, как заместитель.

— Но Альберт Давидович…