Контра
Шрифт:
– И вы?!
– Да. Нас в поезд сунули, везут. Но не кормят. Я на какой-то станции украл гуся, съел и сошел с поезда. Потом до Португалии добрался. Оттуда в Канаду. Из Канады пешком в Америку. Там мне сказали, что надо в иммиграционную службу идти и смотреть, дадут мне грин-карту или нет. Мне дали. Андрюшка с мамой в Париже остались. Он маленький еще был.
Глава 2
Солнце как-то внезапно, как это бывает на юге, закатилось в сияющую расплавленную щель между фиолетово-бардовым небом и темным, как кожура баклажана, морем, и Арш вдруг заметил, что не может больше разглядеть ни одной буквы. Он отложил дневник, поднял лицо вверх и уставился во тьму, сгустившуюся над городом. Он еще долго полулежал на старом диване на плоской крыше дома, где снимал квартиру. Крыша прилагалась к квартире, и хозяин категорически настаивал на том, что с нее открывается чудесный вид. О чем он не упомянул, так это о том, что днем крыша прогревалась солнцем так сильно, что по ней нельзя было пройтись
Он вспомнил Юлиана. Того контрабандиста, которому переводил. Они вместе с адвокатом несколько раз приходили в федеральную тюрьму перед судом. Адвокат просил перевести совсем немного. Он объяснил, что судья предложил им пойти на сотрудничество с правосудием и сознаться в совершении преступления. Юлиана же больше интересовала судьба самого судна.
– А где вообще судно стоит? – Спросил он у Арша.
Арш не знал, но перевел этот вопрос адвокату.
– Просто оставили в самом дальнем углу гавани рядом с кладбищем кораблей, – вяло сказал адвокат, отвлекаясь от своих бумаг.
– Что, и охраны нет?
– Судно конфисковано и никому не нужно. Его, возможно, вообще зальют соляркой и подожгут в открытом море. А когда оно выгорит, то продадут на металлолом.
– Что, правда?
– Не знаю. Может быть, на торгах продадут. Хозяин судна не заявлял права.
Адвокату явно докучали лишние вопросы.
Юлиан посмотрел на Арша, переводящего это, но ничего не сказал.
Глава 3
1942 год. Ленинград.
– Среди прочих, переданных нам правительством Великобритании, будет вот этот.
Приятный человек вытащил и показал фотографию.
– Это царский генерал Николай Урусов. По нашим сведениям, у него в России осталась и работает на иностранную разведку жена. Нам найти ее не удалось. Поэтому ваша задача любыми средствами, как только он окажется на борту, выяснить у него все, что ему известно о ней. Любыми средствами. У генерала во Франции осталась новая жена и дети, так что можете указать ему простой выбор. Если не выдаст первую жену, мы вынуждены будем ликвидировать его новую семью. Я мог бы выдать вам в помощь кого-нибудь, но у меня указания информировать об операции не более одного человека, так что подумайте хорошо, как провести разговор. Генерала не жалеть. У него на совести столько…
Приятный человек снова заглянул в папку и сделал скорбное лицо.
– Как только выясните местонахождение жены, мгновенно телеграфируйте. Вам задача полностью ясна?
Григорий кивнул.
– А чем вызвана такая спешка?
– Этого вам, Григорий Николаевич знать не нужно. Других фотографий у нас нет.
– Ничего. Я его узнаю, – ответил Григорий, удивляясь непонятной уверенности, что теперь узнает этого человека везде. Лицо генерала на семейной фотографии выглядело таким знакомым, как будто он и в самом деле хорошо знал его.
Дневник Арша.
«Я хотел побольше написать о Владимире, чтобы потом не забыть. Несмотря на то, что ему уже больше восьмидесяти лет, мы сдружились. Владимир Николаевич Урусов – это удивительный старик! Он родился во Франции, в семье царского генерала. Его бабушка была семь раз заочно приговорена к смертной казни за деятельность против советской России. А еще он, наверное, единственный живой русский монархист, которого я встречал. Думаю, что это у него от отца. Отца его, царского, или белого генерала Николая Григорьевича Урусова, во время войны выкрали и расстреляли большевики. Отец надеялся, что фашисты свергнут власть Сталина, и тайно посетил Великобританию, чтобы организовать русских белоэмигрантов там, но был схвачен и передан Советам. Владимир, когда узнал об этом, записался к немцам, чтобы отомстить, но, по иронии судьбы, оказался во французском сопротивлении. В оккупированной Франции многие русские иммигранты голодали, и немцы набирали их в добровольческую армию. Многие шли только потому, что немцы обещали кормить. Владимир тоже записался. В эшелоне, который шел через Францию, еды им так и не дали. Поэтому, на какой-то станции он поймал гуся, съел его с товарищами и сбежал. После этого он оказался во французском подполье. А еще через три года, пройдя пешком через Испанию, добрался до Португалии и оттуда пароходом попал в Канаду. Из Канады он пешком перебрался в США и получил грин-карту. В США он, благодаря тому, что знал несколько
Он настолько живчик, что не может без работы. Поэтому работает во французском культурном центре, но что он там делает, ни я, ни кто-то другой не знает».
20… год Сан-Хуан.
Благодаря отцу Андрею, русская община в Сан-Хуане по воскресеньям становилась интернациональной. В церкви собирались копты, греки, украинцы, сербы, болгары. Болгары и сербы все довольно хорошо говорили на русском, а для украинцев русский иногда был первым, а не вторым родным языком. Службу вели на трех языках: на старославянском, как было заведено в русской православной церкви за границей, на английском и на греческом. Старославянский лучше всего понимали болгары и Арш, который понимал старославянский потому, что у бабушки, которая родилась еще до революции, были Библия и молитвослов на том языке и она объясняла Аршу непонятные слова. В современной России служба велась на русском, и старославянский русским иммигрантам был понятен лишь наполовину. Отец Андрей создавал атмосферу, в которой все чувствовали себя братьями. Другой священник, отец Петр, был строже. Как-то раз он прочитал гневную проповедь о недопустимости кремирования умерших. Речь шла о бедной болгарке, которая умерла в Пуэрто-Рико и завещала похоронить свой прах на Родине. Все слушали молча, но внутри понимали, что везти тело через океан было практически невозможно. Впрочем, строгость Петра к неукоснительному соблюдению церковных правил была объяснима. Большую часть жизни он жил в монастыре, где устав и правила были намного строже, чем в миру. Да и строгость его в отношении устава полностью нивелировалась тем, что в жизни он был самым сердечным человеком, которого Арш когда-либо встречал.
Глава 4
Арш потянулся на старом диване и посмотрел вокруг. Было уже совсем темно. Ночь здесь иногда приносила только темноту, без прохлады. Арш вытащил из-под себя бинокль, в который разглядывал порт днем, повертел его в руках и отложил. Сейчас он все равно был бесполезен. Но днем Арш все-таки отыскал сухогруз Cent-Cossac в акватории и прикинул, как до него доберется. Он бездумно посмотрел в сторону порта, а потом резко встал и начал наносить удары по боксерскому мешку, который висел здесь же на перекладине навеса от солнца. Минут через двадцать он спустился вниз, принял душ и переоделся. Можно было подождать и еще, но Арш почувствовал, что если он не выйдет сейчас, то просто растеряет решимость. Он стал собираться, размышляя по дороге о том, что, наверное, нехорошо брать катер отца Андрея без разрешения, но сказать ему, для чего он берет катер ночью, он все равно бы не смог.
Катер он взял, чтобы добраться до арестованного со всей командой сухогруза. ВМС США задержали и привели в порт Сан-Хуана сухогруз, на борту которого обнаружили самую крупную за все время работы АБН (DEA) партию кокаина. Партия действительно была впечатляющей. Больше тонны. Команда, которая состояла целиком из украинцев и русских, ждала суда в федеральной тюрьме, а немногих русских, которые жили, учились и работали в Сан-Хуане, пригласили в федеральный суд переводчиками. Подтянул всех Владимир, брат священника местной православной церкви, отца Андрея. Владимир был много старше отца Андрея, но не смотря на возраст, был по-мальчишески не только худ, но и удивительно строен. Казалось, кто-то специально слил в нем воедино пронзительный чистый взгляд ясных голубых глаз, решительно поднятый подбородок и кавалергардскую выправку. Смешно выглядела его фамилия во французском паспорте Ourousoff. Владимир ничем особым не занимался. Подрабатывал больше от скуки, чем от нужды во французском культурном центре при посольстве Франции и был в курсе почти всех новостей.
1942 год. Балтийское море. Конвой.
Григорий Смирнов не знал своего отца. Мама говорила, что он погиб в первую империалистическую. Не вернулся. В анкете Григорий писал, что отец был рабочим. Может, по причине того, что таких же сирот после двух войн было слишком много, но никто никогда не высказывал никаких сомнений в его личном деле, и карьера Григория в органах контрразведки шла и ровно и быстро. Мама не жалела себя, чтобы выучить сына, и он выделялся среди своих рабоче-крестьянских товарищей эрудицией. Начальство часто ставило его в пример, но природная скромность и отзывчивость спасала его от завистников, а работал он так, что придраться было трудно.