Контрабандисты Тянь-Шаня
Шрифт:
— Бармаки, бармаки! — закричал Джантай у самого уха.
Толпа ревела и хохотала. Кондратий поднял руку, и через несколько минут стало тихо. Тогда несколько пастухов-киргизов обступили его и заговорили наперебой.
— Мы должны были ему деньги и потому на чистой бумаге прикладывали пальцы, — заговорил один.
Его лоб лоснился от пота, он дико таращил глаза.
Кондратий не успел его дослушать, как другой схватил кавалериста за плечи, повернул к себе и стал кричать, продолжая рассказ первого.
— Когда мы приложили пальцы, то он вместо счета денег написал, что мы его выбрали председателем. Теперь он нас совсем ограбит!
Кричавший вцепился
— Золотой Рот сказал нам, что мы выбрали Байзака, а мы этого и не знали. Мы Байзака не выбирали! Байзак тут, и бумага тут. Только он один против всех! Ударь Байзака по голове!
Байзак оглядывал всех, как затравленный волк. Он смотрел исподлобья и тянул Кондратия за рукав. Он хотел что-то сказать. Но тут в первый раз за семь лет кто-то вслух, всенародно, при нем выкрикнул его грозное прозвище:
— Отец контрабанды!
Толпа подхватила эти слова, сопровождая их бранью и таким свистом, что уши резало.
Кондратий вспомнил знаменитый ответ старейшин и, помахав рукой, заставил толпу замолчать. Потом он встал на табурет, чтобы его лицо видели все, и, мягко улыбнувшись, сказал:
— Какой отец контрабанды? Отец контрабанды умер!
При этом он показал на Байзака, который стоял рядом.
Громовой хохот потряс здание, и Кондратий понял, что он нанес первый удар авторитету Байзака, потому что здесь могут простить все, но не глупое, позорное положение. Теперь Кондратий увидел, что он не в состоянии утихомирить толпу. Пограничники протолкались к нему и стали вытеснять всех на улицу. Когда в комнате стало сравнительно тихо, Кондратий поднял бумагу кверху и спокойно сказал:
— Я передам ее следователю. В ней больше правды, чем в бумаге о взятке Будая. Как ты думаешь, Байзак? — И, не дождавшись ответа, добавил про себя: — К тому же писал ее ты сам, и потому тебя не будут считать мучеником.
Байзак снова потянул его за рукав. Оса понял, что он хочет говорить наедине, и отрицательно покачал головой.
— Говори здесь, или ни одно твое слово не попадет в мои уши.
— Теперь я должен буду купить деревянную чашку для собирания милостыни, — с отчаянием сказал Байзак. — Я умру с голоду.
Кондратий медлил с ответом. Лицо его стало твердым и жестоким, а зеленоватые глаза ядовито глядели на Байзака. Джантай с удовольствием оглядывался кругом, как бы призывая свидетелей, и смеялся. Он с наслаждением смаковал каждое слово и ронял их медленно одно за другим.
— Ты — ненужный человек, я дам тебе денег на эту чашку.
Джантай, Алы, Байзак и целая толпа пограничников смотрели на Кондратия, ожидая его решения. Снаружи у опийной конторы шумела толпа, которая и не думала расходиться. Совсем наоборот! Новость о том, что Байзак стал ненужным человеком, собирала все новых любопытных. В толпе говорили о всех его неудачах, о том, что он потерял опий и теперь мужчины не пойдут за ним через границу, о том, что Джантай пришел на русскую пшеницу и будет защищать Кок-Ару; борясь с контрабандой. Находились и такие, которые говорили, что Байзаку никаких долгов платить не надо, потому что на него и так все работал почти задаром. Вея прибыль от контрабанды шла ему.
В углу в комнате оживленно шептались Юлдаш и Саламатин.
— Зря бриллиант истратили, — торопливо убеждал завхоз. — Он, видишь, в председатели опять хотел пролезть, а его никто и не выбирал, и коней загнали зря, и сидеть будем зря. Добеги до этого шакала, возьми ты у него назад камень.
Юлдаш
— Золотой Рот сделал большое дело. Сперва были приложены бармаки на чистую бумагу. Ты слышал, как рассказывали люди, а потом Золотой Рот узнал, что написал Байзак, и украл эту бумагу. И рассказал им. Никогда они не узнали бы, что Байзак сам себя выбрал. Больше половины из них живет на джайляу. За одну ночь Золотой Рот и чайханщик оповестили всех. Они загнали несколько лошадей. Золотой Рот — молодец.
— Ну, тогда другое дело, — недовольно пробурчал завхоз.
Около крыльца конторы сидел на корточках Джанмурчи. Он рассказывал про Черный Ледник. Вокруг него на земле важно сидели престарелые наездники. Это были люди испытанные и поседевшие в странствованиях. Их ничто не интересовало, кроме дорог, потому что у всех был скот, который приходилось перегонять с одного пастбища на другое, и они умели ценить чужое мужество. Джанмурчи сидел посреди старейших как почетный гость и рассказывал про храбрость Кок-Ару. Такие же разговоры шли по всем углам улицы, и тут же имя Кок-Ару делалось легендарным и грозным. А пограничник все стоял в конторе посреди комнаты и молчал. Наконец, медленно раскурив трубку, он заговорил, как бы думая вслух:
— Отец контрабанды имел много людей. Сейчас ему отрезали все когти и посадили на цепь, как волка. У него было много денег. Целый сарай опия. Тысяча лошадей и много верблюдов для того, чтобы ходить через границу. Почему люди боялись его? Почему, голодные, с ружьями в руках, они возили его опий и работали на его тайных полях? — Он на минуту замолк и потом ответил самому себе: — Потому, что все думали, что он очень умный. Умнее Будая, умнее Кок-Ару. Умнее всех. Завтра Отец контрабанды пройдет по базару. Его змеиный язык прошипит, что вчерашний день прошел, что все эти унижения были необходимы, а неудачи он может преодолеть. Он напомнит всем, что он — отец контрабанды и что он очень умный. И ему поверят. И опять он наберет людей!
Оса замолк и задумчиво выпускал клубы дыма.
— Я не буду этого делать, — просто сказал Байзак.
— Я тебе не верю, — так же просто ответил Оса.
Джантай расхохотался и горячо заговорил:
— Алы — человек молодой, красивый. Ему надо очень долго жить. Но в него всадили пулю, и Алы чуть не умер. Кто виноват? Байзак.
— Джантай, что сделал бы ты, если бы мы в горах поймали Байзака? — спросил Кондратий.
Лицо Байзака стало желтым, и пот выступил на его щеках.
— Я заставил бы его нести во рту живую мышь целый день, и потом убил бы его, — с живостью отвечал Джантай.
— Вот видишь, Байзак, — сказал Оса. — Я гораздо добрее его и не хочу тебе так много зла. Но я клянусь тебе, что я обороню от тебя границу. И ты не соберешь больше людей. Поэтому я хочу, чтобы сказка о твоем уме развеялась, как дым костра. Ты поедешь в гости по юртам с Джантаем и будешь как слуга Джанмурчи и Будая, у которых ты похитил женщин. При чужих людях, которые приехали на выборы, ты сегодня расскажешь обо всем, как ты послал Ибрая и он погубил несколько человек на тропинке, но мы пошли дальше; как ты хотел за жизнь женщины и юноши вернуть опий и остановить наших коней; но мы пошли дальше. Одним словом, ты расскажешь обо всем. Там будут старейшины многих родов. При них целый день и всю ночь ты будешь твердить, что ты жалеешь, что налгал на Будая и носил опий через границу. Тогда все люди увидят, что нельзя больше с тобой возить контрабанду, потому что ты сам не веришь в себя. Если же об этом скажем мы, то завтра же ты откажешься от всего, и многие тебе поверят!