Контракт на материнство
Шрифт:
Черти! Бесчувственные крысы!
Он не курит уже почти шесть лет — с того момента, как Жанна сообщила ему о своей беременности, — а вот сейчас впервые жуть как захотелось. И нервы унять, и руки чём-то занять. Потому что места себе найти не может, думая о своей крошке. Что делают в детском саду в случае, если родители не приходят за детьми? Артур не знал ответа на этот вопрос, поэтому сходил с ума. Время от времени бил пустой бутылкой, найденной в углу, по железным прутьям решетки и орал, пока у кого-то из ментов не заканчивалось терпение и ему не преподавали урок правильного поведения, угрожая посадить
Время для Волкова тянулось безумно медленно, хотелось выть от отчаяния, особенно когда он понял, что выпускать его никто не собирается. Злость от бессилия накатывала волнами, желая вырваться наружу. Сбитые в кровь кулаки саднили, но ему было мало.
??????????????????????????
Бездомный улегся прямо на пол, как можно дальше от Артура, ему же самому не спалось, все его мысли занимала лишь дочь. Он пообещал, что сегодня они обязательно посмотрят мультики и приготовят попкорн, она наверняка ждет его и, что самое худшее, чувствует себя брошенной. Сердце разрывалось в груди, стоило представить ее маленькую фигурку, стоящую у окна в ожидании отца.
Тревога выросла ещё больше, когда за крошечным зарешеченным окном появились первые солнечные лучи. Артур надеялся, что Лизу оставят на ночь в детском саду, как это было с ним в детстве, когда его мама уходила на сутки, не зря же он платит такие деньги!
— Волков, на выход. — Артур вздрогнул, услышав свое имя. Поднял взгляд на полицейского и зло оскалился. Размял затекшую шею и медленно покинул изолятор.
Каждый шаг давался ему тяжело, ребра ныли, в боку кололо, а еще какое-то предчувствие нашептывало ему о том, что хорошего ждать не стоит.
Его снова ввели в кабинет к следователю. Артур без приглашения уселся на стул, с вызовом смотря в глаза Белецкому.
— Выйти отсюда хочешь? — спрашивает его. Волков кивает, напряжённо выжидая, что будет дальше. — Тогда сдай организаторов. Кто бабки принимал, кто забирал, куда и кому отвозили.
Артур выдерживает тяжелый взгляд следователя, смотрит на него хмуро, серьезно, а потом начинает смеяться.
— Начальник, я вообще понятия не имею, о чем ты. Мне нужно было по-быстрому денег заработать, я дочь без жены воспитываю, а друг мой сболтнул, что ходит смотреть на бои, вот я и решил попробовать. Обещали хорошо заплатить, если я солью бой. Мне за несколько часов до начала сбросили сообщение с координатами, я приехал, ну а дальше вы в курсе, — разводит руками в надежде, что ему поверят, потому что, сдав хоть одного из верхушки, подпишет себе смертный приговор. — Так что я вам здесь не помощник. Вам кого поважнее бы допросить.
Белецкий молчит. Лишь нервно постукивает ручкой по столу. По кругам под глазами и взъерошенным волосам можно понять, что отделение он вчера так и не покидал. Скорее всего, поставил два стула в углу и вздремнул несколько часов.
— В первый раз, говоришь, на бой пришел?.. Что ж, посиди-ка еще денек в изоляторе.
Не поверил, черт бы его побрал. Еще один день в заточении равносилен дикой агонии. Безнадежность накатывает на Артура, он тяжело дышит, сдерживая порыв злости, чтобы не сделать еще хуже. Пытается
— Может, отпустите меня под расписку о невыезде? Дочь у меня маленькая, лейтенант. Одна совсем. У вас что, детей нет? Можете проверить, не вру. В детском саду осталась. Дайте хоть позвонить, а? — смотрит с надеждой, но лейтенант остается непреклонен.
— Увести.
Артур рычит от злости, но покорно следует по узкому коридору. От Рустама, похоже, помощи ждать бесполезно. Нужно придумать что-то самому.
Два дня проходит, прежде чем Волкова вновь вызывают к следователю. Два самых ужасных дня со времен смерти жены. Неизвестность сводила с ума, холод в изоляторе пробирался под кожу, и тонкая майка, наброшенная на голое тело, совсем не дарила тепло.
В этот раз в кабинете с него снимают наручники, и Артур с удивлением смотрит на свои руки.
— Заплатите штраф за административное нарушение, — пододвигает к нему листы бумаги Белецкий. — А это — расписка о невыезде на время расследования. Вас могут вызвать для дачи показаний в любую минуту, поэтому будьте добры — не нарушайте.
Артур облегченно выдыхает, прикрывая глаза, не веря, что его наконец-то выпустят. Да ещё и так просто. Главное, чтобы поздно не было.
— Спасибо, — подписывает, даже не читая, желая как можно скорее оказаться на свободе.
— Вещи свои не забудьте, — кричит ему вслед лейтенант, бросая на стол подписанный прозрачный пластиковый пакет.
— Да, спасибо.
Водительские права, телефон, бумажник, обезьянка из «Киндера» Лизы и ключи от дома. Это то, что было в его шкафчике, который опустошили менты во время облавы.
Внешний вид Волкова оставляет желать лучшего, но времени пересекать полгорода, чтобы переодеться, нет. Телефон, как назло, разрядился, а никто из водителей такси не останавливается. Оно и неудивительно, мало кто захочет подобрать у отделения полиции мужика с разбитым лицом, в шортах и майке в середине осени.
— Заплачу сто баксов, если подкинешь на Радужную. — Артур заглядывает в салон припаркованной на обочине «пятерки» и машет стодолларовой купюрой перед лицом водителя.
Он специально выбрал старенькую тачку, ее хозяину деньги точно не будут лишними, а значит, шанс уломать его намного выше, чем его неудачные получасовые попытки остановить попутку на дороге. Хорошо, что мусора не почистили его бумажник, иначе пришлось бы просить милостыню, чтобы добраться до дома. Вид для этого как раз что надо.
Водитель смотрит на Волкова прищуренным взглядом, не доверяет, но жадный блеск в глазах при виде денег выдает его с потрохами.
Приманка сработала.
— Еще пятьдесят, если домчишь за сорок минут, — достает из кошелька еще одну купюру, тем самым не давая даже малейшего шанса на отказ.
— Карманы только покажи, фраерок, а то сядешь ко мне, а потом ножичком пырнешь, а у меня пятеро внуков, — произносит с сомнением, не отрывая взгляда от денег.
— Не боись, мужик, не бандит я, не в том месте оказался, и повязали меня эти, — кивком указывает на «мусарку» в стороне и кривится от боли, когда пытается выдавить из себя улыбку.