Контрапункт
Шрифт:
Чтобы подобрать нужный темп, следовало просмотреть только те пассажи, в которых слышалось неуклонное продвижение вперед, как бы резко они ни обрывались. Шестнадцатые стаккато, сначала в басу, затем в верхнем голосе, пытавшемся сдержать и обуздать неукротимое желание. Шестнадцатые составляли структуру, куда ей предстояло поместить всю эту восторженную сумятицу. Если ты не был алчущей натурой, ты был потерян для этой вариации.
Женщина работала. Увертюра начинала вырисовываться. Мысль женщины пульсировала на двух уровнях:
Вечер на горной вершине. Сосед сидит за столом в саду. Его взгляд устремлен на дом на косе, по другую сторону бухты. На столе застыли руки. Его жена выходит из машины, рассказывает об овечьем стаде; она привела человека, который хотел бы посмотреть новый загон; окликает мужа, подходит ближе. Он не реагирует.
— Поди сюда на минутку, — говорит она. — Встань. Что с тобой?
Он медленно поворачивается к ней лицом.
— Они не приедут, — с трудом выговаривает он. — Что-то случилось. Они не приедут.
Украшения требовали особой сосредоточенности, включая неприятную маленькую фугу, следующую за увертюрой. Стиснув зубы, женщина продиралась сквозь ноты, крепко держась за верхний слой собственного сознания, думая лишь о движениях юрких пальцев и больше ни о чем. Ни о чем.
Отец взял в аренду микроавтобус. На стоянке он нетерпеливо сигналит, затем выходит и открывает гараж. Критическим взглядом окидывает коллекцию сваленных там вещей. Стол. Коробки. Тумбочка. Стулья. Чемоданы. Кастрюли. Ведра. Зеркало в раме. В гараж входит дочь с горой верхней одежды в руках. Плюхается на кухонный стул и роняет голову на груду пальто. Приглушенный стон:
— Папа! Помоги!
— Я вот думаю, как все это загрузить, — говорит отец. — Коробки не закрываются. Придется в два заезда. Все принесла?
— Не знаю. Мама еще собирает кухонную утварь. Как всего много! Но это не беда, правда?
— Просто тащи сюда все, тогда определимся с перевозкой.
Он открывает заднюю дверцу микроавтобуса и начинает заниматься одеялами и опорными балками. Дочь входит в сад и заговаривает с кроликом, сидящим в клетке, прижавшись носом к металлической сетке. Она наклоняется и срывает лист одуванчика:
— Вот, это тебе, съешь. Я буду приезжать каждую неделю и кормить тебя.
Всхлипывая, она вбегает в дом и взлетает по лестнице в свою комнату.
Мать сидит на кровати и озирается по сторонам. На ней старая рубашка.
— Как пусто стало, — говорит она.
Дочь, все еще шмыгая носом, садится рядом:
— Я забираю все самое красивое. Самое важное.
Пустые полки в книжном шкафу. Светлые пятна на стенах, где висели плакаты.
— Покрасим, — говорит мать. — Тогда снова станет уютно. Приятно будет зайти. Я собрала для тебя коробку с тарелками и стаканами. На неделе пойдем купим тебе постельное белье. И полотенца.
— Ты сердишься? — спрашивает дочь.
Мать молчит. Да, она в ярости и в ужасе от того, что это происходит
— Это хорошее жилье. Я рада за тебя. Будешь жить с подружками — здорово! Конечно, жаль, что ты нас покидаешь. Грустно.
Дочь спрыгивает с кровати и топает ногой:
— Все так делают. Так заведено, мама! Это не так уже страшно.
В глазах стоят слезы. Мать вздыхает и меняет позу. Что-то касается ее бедра: откинув одеяло, она обнаруживает под ним куклу.
Девочка хватает куклу, прижимает ее к груди и выходит из комнаты. Мать слышит шаркающие шаги по лестнице, закрывающиеся ворота гаража, нарастающий гул мотора микроавтобуса.
ВАРИАЦИЯ 17
Сосед стоит на перроне. Его гигантская фигура возвышается над толпой ожидающих. Девушка замечает его, как только поезд прибывает на станцию. Она сжимает руку своего друга.
— Смотри, там, с носовым платком на голове, он нас встречает, как мило с его стороны!
Она пулей вылетает из поезда и, размахивая внушительных размеров сумкой, бросается навстречу соседу. Друг смущенно идет чуть позади.
— Ну вот, — говорит сосед. — Хоть разок заехала к нам без родителей. Как тебе студенческая жизнь в Стокгольме? Тяжело?
Девушка смеется:
— Особенно на вечеринках. Я еще толком не начала учиться. А что здесь произошло? Все так изменилось.
Втроем они стоят на привокзальной площади провинциального городка и оглядываются кругом.
— Другое время года, — говорит сосед. — Ты всегда приезжала сюда в середине лета. Сейчас деревья еще не такие сочно-зеленые. Нет туристов. Магазины рано закрываются.
По пути в дом на горе девушка болтает на разных языках. По-шведски она сообщает соседу, что на прошлой неделе ей исполнилось двадцать пять; показывает другу темную лесную тропинку, по-голландски вспоминая, как боялась ее в детстве, ибо точно знала, что там живут злые тролли; потом, краснея, переходит на английский, чтобы все понимали друг друга.
Прибыв на место, она обнимает соседку и мужественно выдерживает приветствие собак.
— А где же овцы? Можно нам сегодня переночевать на озере? Купаться уже можно или вода еще ледяная?
— Лучше на сеновале, — предлагает сосед. — Там не так открыто. Комаров еще нет.
— Точно! Внизу, возле нашего старого дома! — Она машет в сторону узкого деревянного сарая в бухте. На лугу перед ним пасутся овцы.
Ей не сидится на месте. То и дело она вскакивает из-за стола, выбегает из кухни, чтобы проверить клубничные грядки или облокотиться на флагшток, откуда открывается завораживающий вид на косу. Перекусив, они с соседом садятся покурить на крыльцо.