Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]
Шрифт:
А оркестр вдруг плавно перешел на другую мелодию, и грянул такой канкан, какой бывает только на разложившемся Западе. «Словарь иностранных слов» определяет канкан как «французский эстрадный танец с нескромными телодвижениями». И пошли шесть девок ноги в небо подкидывать. Вот где таланты!
Наполняется зал гостями. Струйки дыма папиросного к потолку поплыли. Шум, гам, веселье. Официанты водку разливают. Обещали из Москвы прислать в Куйбышевское управление НКВД ящик какой-то новейшей водки на пробу. Да все не шлют. Потому гости все больше «Охотничьей» обходятся.
Гости в зал из-под
Привыкли глаза к темноте, осмотрелась Настя. После того, как дверь на лестницу завалило, тут на балконе никого не было. Все в пыли. Везде, где Настя ступила, — следы. Никто ее тут на темном балконе не достанет, никто не увидит.
Тут она и затаилась. К вечеру пришли слуги в зал, свечек зажгли во множестве, фонари цветные включили. Ближе к ночи наполнился зал людьми, и пошло веселье.
Настя на веселье сверху смотрит. Только бы не чихнуть от пыли. И сердечко стучит: много часов по церковным стенкам она как муравей карабкалась, неужели никто не заметил? Одному стоит заметить, и…
Думала Настя, что церкви под спортзалы хороши и под зернохранилища. Оказывается, и для подпольных увеселительных заведений они тоже годятся. Главное — стены непробиваемой толщины. Глушат они звуки, и не летят те звуки далеко. И высота храма роль играет — воздух здесь чист и свеж. Дым табачный под потолок уходит, а потолок вон аж где.
И простор для танцев. И для игорных столов. И уединиться есть куда с хохочущими девками. Веселье как в конотопском парке, только морды пока не бьют. Посреди зала — большая игра. Звенят червонцы. Николаевские. Александровские. Ленинские. И бумажные деньги по столам пачками. Хрустят купюры. Наши родные синенькие с пролетарием и красноармейцем. И не наши, зелененькие, с достопримечательностями Вашингтона и мудрыми президентами. Идет игра, и девки пляшут, и скрипки плачут, и пошел дым коромыслом.
Заполняется зал. Ай, кто это? Это — первый секретарь обкома Коммунистической партии. И председатель облисполкома. Сказали женам, что вместе с Бочаровым в следственном бараке распутывают паутину контрреволюции, а сами — здесь. За столами.
И прокурор областной. Пришел проверить, как законы соблюдаются.
И товарищ Саркисов появился. Этот в Москве живет. Должность его Настя помнит — начальник строительного управления НКВД. Он тут в длительной командировке, строительством подземного города руководит.
И зам наркома связи товарищ Прокофьев. Этот тоже в длительной. Под его контролем в подземном городе километры тоннелей аппаратурой связи
Думала Настя, что чем круче террор, тем меньше подпольных увеселительных заведений. А оно наоборот. Пир во время чумы. Радуются люди. Жить спешат. И наслаждаться. Девки канкан в пятый раз исполняют. Ай, хорошо.
Настя на балконе за колонной. Все ей отсюда видно. Все слышно. Акустика в храме такая, что звуки снизу вверх летят, усиливаясь и не искажаясь. Все крамольные разговоры так слышны, словно Настя рядом с Бочаровым за столом сидит и карты тасует.
Только не хочет Настя слушать разговоров крамольных. Настя в музыке вся. Растревожила музыка душу. Ах, монашечка, какая жизнь мимо тебя плывет! Какая игра! Чекистский притон, а похоже на разгульный праздник офицеров Кавалергардского полка.
Вот бы Насте спуститься. Она бы им показала канкан. Вот бы Насте спуститься и сказать Бочарову: возьми меня с собой в заговор, люблю приключения и риск люблю. Я тебе все сталинские тайны расскажу, только дай мне поплясать.
В другом свете Настя Бочарова увидела. А ведь красавец. Черный цыган, кудри смоляные, глазом косит злым и диким. Жаден до власти. Если они власть возьмут, то Бочаров задавит и Ежова, и Фриновского, и Бермана. Жаль, что жизнь так устроена: или Сталин Бочарову глотку перегрызет, или Бочаров Сталину. А ведь при другом раскладе мог бы Бочаров быть верной опорой сталинской власти. Жаль такого. Жеребец, почище Холованова. Девки так и вьются перед ним. И перед гостями его. Те тоже мужчины в красе. Все молоденькие, все сталинские выдвиженцы.
Трудно от музыки отвлекаться. Но отвлекается Настя, ловит разговор.
Все про карты и про девок.
— Двадцать один — число счастливое…
А вот это двояко понять можно. В прямом смысле: для картежника двадцать один — число счастливое. С одной стороны. А с другой: через месяц, 7 ноября 1938 года, — двадцать первая годовщина Октября. Все так складывается, что именно на праздники они и возьмут власть. А до того не могут: в Жигулях не завершен монтаж оборудования спецсвязи.
— Хорошо у тебя, Саша Бочаров.
— Хорошо будет седьмого ноября. Вот тогда повеселимся. Под симфонический оркестр канкан плясать будем.
Сидит Настя в укрытии и вдруг озаряет ее догадка. Все просто: если Бочаров может устраивать тут, в церкви, оргии, если тут, в церкви, он может говорить о чем хочет, проигрывать и выигрывать миллионы, значит, он считает это место своим укрытием, своим безопасным и защищенным местом. Следовательно… Следовательно, и самые важные вещи и документы он должен хранить именно тут.
Церковные тайники… Много Настя слышала о церковных тайниках… Под многотонными каменными плитами пола. В толще стен. В каменных щелях глубоких подвалов. В подземных ходах, которые идут к родовым склепам. Или… Или документы лежат на самом видном месте, где на них никто не обращает внимания.
Глава 23
Прощальный вальс. «Амурские волны».
Отгремела музыка в четыре ночи. Точнее — в четыре одиннадцать. Потушили свечи. Выключили фонари.