Контролер
Шрифт:
Пижон отказался от перекуса. Едва коснувшись земли, он закрыл глаза и с усталым вздохом повалился на спину. Фаза покосился на него. Пока у того были закрыты глаза, смотрел на плесень и гадал, не увеличилась ли она.
Иногда, когда подолгу на нее вглядывался, к примеру, во время сна Пижона и его бдения на посту, казалось, увеличивается прямо на глазах, медленно ползет на губу и затекает в рот. Он тряс головой, избавляясь от наваждения, и тогда пятно вновь приобретало реальные границы, но неприятный осадочек оставался. Очень даже скоро так случиться на самом деле. Сверчок говорил эта зараза ухандокала
– Мам, – губы Пижона шевельнулись. Фаза четко расслышал произнесенное слово, так как продолжал рассматривать плесень под носом. Кажется, парень заснул и говорит с видениями.
– Да, ма, это я, Паша, – в сонном бормотании Фаза разобрал каждое слово. Долгое время Пижон молчал, сержант взглянул на часы: «Пора идти». Он встал, осмотрел окружающие их деревья. Все было тихо и мертвенно неподвижно. Осенний лес, как ничто другое напоминал о тленности всего сущего и увядании жизни. Частично сбросивший листву, он позволял смотреть дальше, чем в полном одеянии. Фаза всматривался в просветы меж стволов, намеренно оттягивал время, позволяя подремать парню лишнюю минуту. «Ну, все»:
– Пижон, вставай.
Стрелок продолжал лежать неподвижно. Сержант подошел, легонько пнул берцем его по каблуку:
– Надо идти.
Ноль реакции. Как Фазе неудобно было приседать с двумя вещмешками за спиной, он это сделал. Потрепал Пижона за плечо:
– Вставай. Еще немного.
Когда и на этот раз тот не отреагировал, Фаза заволновался всерьез и шлепнул по шлему. Еле – еле, словно в грогги Пижон открыл глаза. Они были вялыми и мутными. Причем муть была нехорошая, не сонная и не пьяная, а предсмертная. Такие глаза сержант видел у Лавсы?, когда тот раненный в ногу истекал кровью. Стрелок смотрел на него и не мог узнать, кажется, так и не признал. Когда Фаза, наконец, перетянул ногу жгутом и остановил кровь, Лавса уже отдал Богу душу.
Такой же непонимающий, отрывающийся от сознания взгляд был сейчас у Пижона. От испуга, что тот скоро откинется, Фаза треснул по шлему сильнее, чем хотел. От удара голова парня мотнулась вправо, он застонал:
– За что?
– Поднимайся, давай, – нарочито злым и громким голосом проговорил сержант, выпрямляясь на ногах, – идти надо.
Не переча, Пижон зашевелился. Как вареный с трудом перевернулся на живот, поднялся на четвереньки, а когда попытался встать, то упал, подвернул ногу. Сморщился от боли и вновь заворочался, чтобы снова пробовать.
Сержант наклониться, взять его за руку, поднял одним рывком. Когда отпустил, Пижон зашатался, словно вместо ног торчали былинки.
– Копать, хоронить, – сквозь зубы выругался Фаза. Быстро подхватил за шкварник, начавшего рушиться стрелка. «Однако Карл не врал», мысли метнулись к нагрудному карману. Странное дело, сержант почему-то только сейчас по-настоящему, без предвзятости, без бравады взглянул на положение дел, на экспедицию, на всех, кого с ним не было, а, должно быть, на умирающего Пижона, на себя, в конце, концов. «Может, это и есть переломный момент? Кабздец всему? Мне в том числе. Я
Он расстегнул второй шмотник, сунул руку, покопался, придирчиво всматриваясь в вещички, прикидывая, что может пригодиться. Пижон понимал, для чего это делается, лежал на боку и молча наблюдал за действиями сержанта.
– Патроны, эргэшки есть? – спросил Фаза, рассматривая этикетку на банке консервов.
– Нет, все в разгрузке. Но… кажется, я уже не стрелок.
– Хорош ныть, – сержант кинул тушеную говядину обратно в вещмешок, продукт был ценный, впрочем, как и остальные консервы. Но сейчас ценнее были силы, которые расходовались в том числе и на транспортировку лишнего веса, – не ссы, еще побабахаешь.
Все имущество Пижона осталось под поваленным деревом, замаскированное ветками и листьями. На ПДА Фаза отметил место, больше для успокоения души, чем за надобностью. Возвращаться не собирался.
Повесив оставшийся вещмешок на грудь, сержант подошел к парню, поставил его на ноги, развернулся спиной, присел, сказал:
– Лезь.
– Я могу идти, – вяло возразил Пижон, – мне бы только отдохнуть еще немного .
– Лезь, сказал, – не обращая внимания на ропот, твердо произнес Фаза, – держись за шею и сцепи ноги, я их пристегну ремнем.
Скоро они шли по лесу неповоротливой массой, хромая, с пониженным боевым потенциалом, но быстрее прежнего. Сержант клонился вперед, он в полной мере ощущал тяжесть, пусть и щуплого парня. Теперь сказывалось все: и усталость от пройденных километров, и недосып, и боль в ноге, и вес шмотника, и автомата, и даже шлема. Единственное, что придавало сил, так это близость кордона.
Фаза отослал вэвэшникам сообщение о своем прибытии и просил помощи, хотя не особо на нее надеялся. Те знали, что база спецуры работает полулегально, является коммерческой организацией, к тому же приторговывает контрабандой.
Впереди между деревьев блестело и переливалось: «Никак стена? – подумал сержант, – значит, она все же кругом. Кругом вокруг чего?». Он остановился, завертел головой.
– Смотри, – просипел Пижон в ухо, – барьер. Растянулся не хило так. На картах он есть?
– Нет, – ответил сержант, ощущая дуновение ветерка. Снова двинулся вперед, но уже с предельной осторожностью. Остановился в шаге от аномалии. Несколько секунд рассматривал перетекающий муар, затем вытянул ногу, сунул в зыбкое вещество. Берц, а за ним и голень прошли сквозь пленку беспрепятственно. Сержант сделал шаг, пересекая границу «круга». Теперь он звал аномалию именно так.
Левая нога, правая, снова левая и вот опять правая. Шаги превращались в метры, метры в километры, силы таяли. Боль в стопе ощущалась сильнее и одновременно тупее, словно зараза ушла в кость.
По краю Фаза обошел «Топи». Ноги все же замочил. Вследствие чего, был вынужден останавливаться, выливать из ботинок воду, просушивать их полотенцем и менять носки.
Сержант старался не смотреть на больную ногу и не замечать сползших бинтов: «Ничего, только бы до госпиталя добраться». В это время Пижон лежал на спине с закрытыми глазами и молчал. Он уже давно молчал. Лишь тяжелое дыхание сигнализировало, что он еще жив.