Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
Сергей Савельевич Сорокин, пыхтя и тяжело отдуваясь, зашнуровывал протез. Это давалось ему нелегко: мешал тучный живот.
Из передней донесся короткий нерешительный звонок. Сергей Савельевич выпрямился. Его широкое, с синеватыми прожилками лицо побагровело от натуги. Чуть выпученными карими глазами растерянно посмотрел на Жанну Петровну, худенькую седую женщину с грустным, хорошо сохранившимся лицом.
— Рано кого-то принесло, — сказал Сорокин, выпуская изо рта и ноздрей густое облако сизого дыма. — Пойди, душечка, открой, пожалуйста, — обратился он к своей супруге.
Жанна
— Какой-то дед. Очевидно, колхозник, — вяло посмотрев на мужа, шепотом произнесла она. Потянулась за спичкой.
Глаза Сергея Савельевича радостно заискрились.
— С волосами? То есть с бородой, с рыжеватой бородой? — спросил он.
Жанна Петровна успела лишь утвердительно опустить длинные ресницы. За спиной ее звучно заскрипели сапоги.
— Так это же сам Елизар Иванович! — выпалил явно взволнованный Сорокин и бросил на пол окурок.
— Так точно, Елизар Иванович! — подтвердил густой бас из прихожей.
На пороге показался небольшого роста старик в синей стеганке, с роскошной, распластанной во всю ширь груди бородой.
— Разрешите взойти? — спросил он, аккуратно снимая обеими руками армейскую фуражку с красным околышем. — Мир этому дому!
— Дорогуша! Елизар Иванович! — несказанно обрадовался хозяин, идя навстречу гостю. — Чего спрашиваешь, старина? Мой дом — твой дом! Наконец-то вылез ты из своей берлоги, пожаловал к нам в белокаменную!
— Вот и пожаловал, — забасил старик, протягивая Сорокину свою широкую руку. Хозяин с гостем трижды поцеловались, похлопали друг друга по плечу.
— Жанна Петровна, — с ноткой восхищения в голосе обратился Сорокин к жене, — знакомься. Это и есть сам Елизар Иванович.
— Очень рада, — показавшись из-за ширмы в узком штапельном платье, прощебетала Сорокина, протянув маленькую руку гостю. — Мне о вас много говорил Сергей Савельевич. Он вас иначе не называет как «мой спаситель».
— Куда там! — повел маленькими, глубоко сидящими глазами старик.
— Нет, нет, это уж ты того… — запротестовал Сергей Савельевич, усаживая гостя и вновь закуривая, — не скромничай, Елизар Иванович. Если кого и можно назвать народным героем, так это тебя, старина!
— Прямо! — схватился за бороду гость. — Таких народных героев — что колосков в поле.
Жанна Петровна накрыла на стол. Не вынимая изо рта папиросы, сквозь зубы спросила:
— Вы с нами позавтракаете, Елизар Иванович?
— Что ты? — возразил Сорокин. — Таких гостей не спрашивают, силком к столу тянут.
— Покорно благодарим, — сдержанно сказал старик.
— Значит, в гости? Надолго? Посмотреть столицу? Покататься в метро? — посыпались вопросы хозяина.
— Нет, Сергей Савельевич, то есть, не подошла еще нам пора по гостям раскатываться. Колхоз на ноги становим, разруху аннулируем. Такие домины, Сергей Савельевич, построили, любо-дорого посмотреть. А сельский клуб — что ваш высотный дом на Арбате, — пошутил старик.
Сорокин раскатисто смеялся. Гость вторил ему:
— Нет, Сергей Савельевич, смех смехом, а наших
— Как там дражайшая Домна Даниловна? — поинтересовался Сергей Савельевич, глядя преданными глазами на старика. — Жива? Здорова?
— Чего станется ей, то есть Домне Даниловне? Она у меня семижильная. — Старик робко откашлялся, вышел в прихожую, вернулся с большим пестрым узлом. — Вот собрала моя старуха гостинцев, наказывала: «Будешь, Иваныч, в Москве, поклонись от меня Савельичу». Велела звать вас с хозяйкой к нам в Лукаши, на дачу. У нас лес, и холодная речка, и душистые луга, и пчелки свои. Одним словом — благодать. И клуб наш новый глянете. У нас в Лукашах что ни колхозник — актер, что ни колхозница — голосуха! И горницу светлую вам предоставим. Гитлеровцы мою избу спалили, пришлось строить новую.
Жанна Петровна принесла из общей кухни никелированный чайник, нарезала вареной колбасы.
Елизар Иванович, лукаво подмигнув Сорокину и с опаской взглянув на хозяйку, отвернул полу своего полосатого пиджака. Показалась посудина с белой сургучной шляпкой.
— Располагаю, что по случаю нашей неимоверной встречи не грех пропустить по одной.
Появились на столе граненые стопки. Старик ловким ударом вышиб пробку, налил всем.
Жанна Петровна приподняла двумя пальчиками полную стопку:
— За встречу!
— Нет, милочка, — остановил ее Сорокин. — Я предлагаю чокнуться за Елизара Ивановича, за простого человека с необыкновенным сердцем. Пять лет ждал я данной минуты и дождался. За Елизара Ивановича!
— Не будем, товарищи, рядиться, — сказал старик, зажав всей рукой стопку. — Давайте, то есть, так: гость пьет за хозяев, а хозяева за гостя. Идет?
— Пошло! — ответил Сергей Савельевич, опрокинув в рот стопку.
— А теперь за наш клуб! — предложил гость.
— Что, старина, не заделался ли ты директором клуба?
— Нет, — ответил Елизар Иванович. — Я отвечаю за наши стройки. Вот доведем клуб до ума, и тогда наш колхоз загремит.
Сорокин улыбнулся.
— Ты чего смеешься? — старик поставил поднятую было стопку на стол.
— Неужто все дело в клубе? — продолжал улыбаться хозяин.
— Послушай меня, мил человек, — перебил его Елизар Иванович. — В гражданскую войну служил я это телефонистом в кавалерии. А комвзвода был у нас Иван Иванович Курмаев, то есть шуйский ткач. Хороший был человек, а звали мы его «дело табак». Курил он помногу, а курева было в ту пору не густо. А он как не покурит, то сразу охмурится и все говорит: «Да, ребята, с табаком дело табак». Как-то комполка проверял взвод, ну, как водится, кое-что обнаружил и сделал нашему Ивану Ивановичу проборцию. Так, знаете, три дня ходил сам не свой. «Вот, ребята, — говорил он, — комполка прав: разгорается пожар мировой революции, а в моем взводе связи беспорядок». Значит, соображал: хоть не велика штука взвод связи, а какое-то прикасание к мировой революции имеет! Так, мил человек, и с нашим клубом обстоит.