Контуженый
Шрифт:
— Это Злата?
Анна Николаевна забирает у мужа телефон, разглядывает дочь и оседает на стул.
Я объясняю:
— Вы станете бабушкой и дедушкой, если уговорите дочь оставить ребенка вам.
Павел
Я добавляю:
— Злате нужна ваша поддержка. Лучше не звонить, а встретиться с ней.
Я ухожу, оставляя за спиной тишину. Воспитательнице детского сада и школьному учителю есть о чем подумать в большой опустевшей квартире.
Видимо, я задержался и Маша исчезла. Успокаиваю себя: это ничего не значит, ей надо побыть одной, помыться, переодеться.
Поднимаюсь в свою квартиру. На кухне мама и… Я расплываюсь в счастливой улыбке при виде Маши.
На столе белый хлеб и молоко. Мать разламывает батон, так вкуснее. Один кусок мне, другой Маше. Мы сидим напротив друг друга, рвем зубами хлебную мякоть в хрустящей корочке и запиваем молоком. Мама любуется со стороны и выходит.
Я дома рядом с любимой девушкой и чувствую себя счастливым и расслабленным. К Маше вернулось напряжение.
Она опускает взгляд и спрашивает:
— Зачем ты ходил к Солнцевым?
—
— А со Златой ты встречался?
— Встречался.
— Долго говорили?
— Долго.
Маша кладет недоеденный хлеб, убирает руки со стола:
— Мне уйти?
Я перехватываю ее руку:
— Не отпущу.
— Не врешь?
Мы смотрим друг другу в глаза, я пожимаю плечами:
— Соври что-нибудь.
— Тебе? Я не могу.
— Контуженому.
Маша бледнеет, выдергивает руку и выпаливает:
— Я тебя не люблю! Бросаю прямо сейчас!
Я прислушиваюсь к гулу в голове. Тишина. Трогаю ноздри. Сухо. Встаю и выбрасываю из рюкзака в мусорное ведро таблетки.
Обнимаю Машу сзади за плечи и шепчу на ухо:
— Я теперь не Контуженый.
Она выворачивает голову, ловит влажными глазами мои:
— А я про себя не уверена. И про других тоже.
Мы вместе смотрим в окно поверх крыш домов нашего города. Взгляды тянутся за нитью железной дороги, уносящей пассажирский поезд за горизонт. Там разные люди с разными мыслями и проблемами. Но есть общее — мы все изменились.
И как раньше, уже не будет.