Конунг. Изгои

Холт Коре

Конунг надеется, что все будет именно так. Боится он другого: если ни ярла, ни его сына конунга в Нидаросе нет, нам придется сразиться с их войском, оставленном в городе, это будет страшная битва, и, даже если мы победим и захватим город, наши главные враги останутся в Бьёргюне целыми и невредимыми. И тогда победа в Нидаросе будет только половиной победы, борьба продолжится до тех пор, пока в один прекрасный день те или другие не полягут на поле сражения.

Но я понимаю, что, даже если бы мы знали, что в Нидаросу нас разящими клинками встретят войска Всемогущего, конунг все равно не остановится. Он сказал свое слово. И он не отступит.

Ночью

на дороге неожиданно появляется молодая женщина, она идет нам навстречу. Не знаю, что могло заставить женщину выйти в такую погоду одной без охраны мужчины. Теперь я скачу впереди всех. Впереди меня только Вильяльм. Он действует мгновенно, понимая, что если женщина доживет до утра, сразу вспыхнут сигнальные костры и весть о нашем приближении к Нидаросу опередит нас.

Вильяльм наклоняется с лошади и хватает женщину за волосы, она кричит, но ее крики тонут в раскатах грома. Молния выхватывает из тьмы ее бледное лицо, Вильяльм держит ее поперек седла, она свешивается с лошади, они столкнули человека, сидевшего позади Вильяльма, но он тут же вскакивает на свободное место позади меня. Мы подъезжаем к водопаду. Дорога идет вдоль реки, она очень крутая. Вильяльм выпрямляется в седле, поднимает женщину и, не останавливаясь, бросает ее в водопад. Больше мы ее не видим.

Непогода сопутствует нам до утра, это прекрасно. На рассвете мы уже далеко, потеряв всего двух лошадей и нескольких человек. Мы делаем короткий привал. Два воина приносят труп человека, которого они взяли в плен. Он был ранен стрелой. Воины убили его, предварительно не расспросив. Конунг выговаривает им за это.

Убитый лежит в траве у наших ног, мы молча стоим над ним. Стрела, посланная в человека в этих местах, не предвещает ничего хорошего. Немного развиднелось, но в горах еще погромыхивает отдаленный гром, лес отяжелел от влаги. Конунг отворачивается и говорит:

— По коням!

Мы вскакиваем в седла, лошади устали, но мы гоним их вперед. Нам опять везет, непогода возвращается и весь день мы скачем под дождем в раскатах грома. Больше тогда ничего не случилось, о чем стоило бы рассказать.

Мы достигли устья реки Гауль и разбили там лагерь, людям запрещено разговаривать и шуметь. Еды у нас почти нет.

Бальдр, мой пес, где-то потерялся.

***

Мы отдыхали в устье реки Гауль после тяжелого похода, погода была теплая и ясная. Конунг хотел ночью на украденных долбленках переправиться через устье, тихо и незаметно перевалить через хребет Гаулар и подойти к городу. А там встретить то, что судил нам Господь: победу или смерть, пролить кровь наших врагов или свою собственную.

Мы приехали в селение, из которого родом были трое братьев, Сигурд, Вильяльм и Йон. Их родовая усадьба лежала на холме над фьордом, оттуда открывался красивый вид. Многое пришлось пережить братьям после того, как они покинули свой дом и вступили в борьбу с ярлом Эрлингом и его сыном конунгом Магнусом. Какие чувства переполняли братьев, снова вернувшихся в родные места? Я знал, что утром они побывали в своей усадьбе и повидали мать, фру Гудрун из Сальтнеса, она была еще жива. Потом все трое вернулись в войско конунга. Их ждали сражения, еще не раз их мечам предстояло рассекать людскую плоть, прежде чем они могли бы снова вернуться домой.

Я лежал на спине в мокром вереске и смотрел, как облака, обгоняя друг друга, плывут по синему небу. Дикая скачка последней ночи нелегко далась мне. Мысли о молодой женщине,

которую Вильяльм швырнул в водопад, и Коре из Фрёйланда, молодом теламёркце, упавшем с моей лошади, не давали мне покоя. И тем не менее, йомфру Кристин, теперь я чувствовал себя настоящим воином. Я научился отгонять мысли о страданиях, поджидавших нас на следующем распутье. Я лежал в вереске, слушал пение птиц и время от времени бросал взгляд через широкое устье реки на другой берег, заросший густым сосновым лесом. Может, люди ярла, притаясь, как и мы, поджидают нас там со своими наточенными мечами и топорами? Но эта мысль почти не тревожила меня. О Боге я тоже не думал. Ибо, йомфру Кристин, и прости, если мои слова покажутся твоим молодым ушам богохульством, мысли о радостях нашей земной жизни, пусть даже очень далеких от нас, приносят больше утешения, чем мысли о блаженстве, ожидающем нас в Царстве Божьем, потому что оно от нас еще дальше.

Тогда пришел конунг.

Он идет наклонившись, чтобы его не заметили из кустов на опушке леса, садится в вереск и переводит дух. Лицо у него грязное от пота и земли, летевшей из-под конских копыт, времени умыться у него еще не было. Прежде всего он выражает радость, что я остался в живых после ночной гонки. И говорит, что потерю пяти или шести человек мы даже не заметим.

— Я не уверен, правильно ли мы поступим, если начнем собирать в ближних усадьбах необходимое нам продовольствие. Конечно, люди хотят есть. Но главное, чтобы нас не обнаружили. Поэтому лучше один день поголодать. Завтра утром, коли будет на то воля Божья, мы наедимся из закромов ярла.

Он силен и спокоен, такое спокойствие свойственно человеку, знающему свой путь и не сворачивающему с него. Он повел бы нас и через ад, если б это понадобилось, и отступлению перед врагом предпочел бы смерть. У этого человека, который хочет, чтобы его провозгласили конунгом Норвегии, есть и еще одна особенность. Он не ест, если вместе с ним не едят и его люди.

Он говорит, что теламёркцы должны первыми переправиться ночью через устье. Здесь их не знают, если они встретят местных жителей, скажут, что едут в Нидарос, чтобы поступить на службу к ярлу Эрлингу. В нашем же войске много людей из этих мест. Их легче узнать.

К нам подходит один из стражей и докладывает, что Хрут, предводитель теламёркцев, хочет поговорить с конунгом. Хрута сопровождает Гудлауг. Хрут — старый, Гудлауга скорее можно назвать молодым. Хрут мне нравится — я немного знаю его, — он слепо ненавидит ярла Эрлинга, и это мне по душе. Мне он кажется честным. Правда, он не слишком умен. Конунг тоже расположен к Хруту. Но вид Гудлауга не радует ни конунга, ни меня.

Они сообщают неприятную весть. Теламёркцы отказываются первыми переправляться ночью через устье реки.

Мне уже случалось видеть, как конунг, сознававший свою силу, прогонял тех, кто не повиновался ему, я видел, как он убил человека, который ослушался его приказа, и затоптал конем двух других. Но нынче он не способен на такое. Мы сидим, скрытые лесочком, перед нами устье реки и фьорд. Нас никто не слышит. Хрут и Гудлауг застали конунга врасплох.

Он спокойно выслушивает их и спрашивает, по какой причине они отказываются первыми переправляться через устье. Причина проста: когда мы покинули Сокнадаль, у теламёркцев было меньше лошадей, чем у нас. Многим из них пришлось ехать не спереди, а сзади, четверо из них упали. Двое все-таки остались в живых, но двое погибли. Это Коре из Фрёйланда и — я только тут узнаю об этом — его старший брат Торбьёрн.