Конус жизни
Шрифт:
– Понимаете… – сказала, наконец, Элиза, едва заметно кивнув старику – мол, договорились, так и будем действовать. – Патрик всегда звонил, когда заканчивал работу и садился за руль. Мол, выезжаю, буду через десять минут. Десять минут – столько времени нужно, чтобы доехать, – пояснила она, почему-то решив, что иначе мы не поймем, о чем речь.
– В тот день, – продолжала она уже уверенным голосом актрисы, произносившей отрепетированную роль, – сын позвонил на три минуты позже обычного.
Она сделала паузу, чтобы оценить эффект произнесенных слов. Элиза хотела донести
– «У меня все в порядке, мама. Я хорошо себя чувствую», – сказал Патрик, и мне послышалось, будто он произнес что-то в сторону, ну, знаете, когда в пьесе актер говорит реплику…
– Да-да, понимаю, – нетерпеливо сказала Мери, и я бросил на нее недовольный взгляд, который она поймала и отвернулась.
– «Ты не один?» – спросила я. «У меня все хорошо», – повторил Марк, будто не расслышал вопроса, и по тому, как он это сказал, я поняла, что сын меня обманывает. Он был не один, это точно. «Как прошел день?» – спросила я. Обычно сын говорил: «Прекрасно. Сделал все, что нужно было». А в тот день он сказал, причем слишком громко, будто хотел, чтобы его услышал кто-то еще, я даже отодвинула телефон от уха: «Я подготовил новый проект, ты будешь мной гордиться, ма, это новое слово в архитектуре, я предложил идею, шеф в восторге. Все хорошо, мама, целую тебя и папу». И он отключился. Я удивилась, он никогда так не говорил. Про «целую», я имею в виду. Хотела перезвонить, но Патрик, – кивок в сторону мужа, – сказал, что звонить не нужно, Патрик за рулем, не отвлекай.
Старик, сидевший прямо, будто проглотил палку, медленно кивнул: так, мол, все и было. И сказал, изрядно смутив Элизу, не ожидавшую, видимо, что муж откроет рот:
– Так и было. Слово в слово.
Элиза бросила на мужа испепеляющий взгляд.
– Но через десять минут Патрик не открыл дверь. Я, естественно, позвонила, – новый испепеляющий взгляд на мужа, – но Патрик не ответил, и я только собралась позвонить еще раз, как раздался звонок…
Она кивнула мужу, будто физически не могла воспроизвести то, что услышала, и Патрик, получив разрешение сказать слово, заговорил голосом командора из «Дон Жуана»:
– Звонил полицейский детектив, некий Жюль Перро…
Да, есть такой в седьмом участке.
– …И сообщил, что наш сын…
Тут и у него пропал голос, а на глазах выступили слезы, так что фразу все-таки пришлось заканчивать Элизе.
– Он сказал, что Патрик… умер… – Она все-таки нашла силы произнести ненавистное слово. – Час назад. И его отвезли в… – слово «морг» ей воспроизвести не удалось, и, пропустив его, он закончила фразу: – И сейчас за нами заедут, чтобы отвезти на…
Слово «опознание» тоже не хотело срываться с ее губ, и тогда, наконец, вступил я.
– Вы не проверили случайно: ваш сын звонил со своего телефона, или номер был не определяемым?
– Номер был не… – повторила Элиза и посмотрела на меня, как смотрят на фокусника, доставшего кролика из шляпы. – А откуда вы знаете?
Я
– То есть, когда ваш сын говорил, что скоро приедет, на самом деле он уже час как… мм… покинул этот мир? Я верно понимаю?
Старики посмотрели друг на друга, одновременно кивнули, протянули друг другу руки, сцепили пальцы и заплакали.
Мери пересела ближе к старикам – осторожно передвинула стул, и мне показалось, захотела взять старушку за руку, погладить. Старики плакали, а я им не верил. Я много раз видел, как плакали старые люди, когда я сообщал – приходилось – о гибели близкого человека: сына, дочери, внука… Нет у меня таланта описывать тонкости человеческих переживаний. Как ведут себя наедине – не знаю, не присутствовал. Но на людях, в официальной обстановке – видел сотни раз. Не так. Не могу описать – но не так. Что-то было в их поведении – чего-то они нам с Мери не рассказали, точнее – не досказали. Они были искренни – безусловно. Смерть сына их подкосила – слово банальное, но я не умею подбирать точные слова именно в таких случаях. Они были искренни, но не до конца. И я понятия не имел, какой задать вопрос и нужно ли задавать вообще. Чтобы они сказали то, о чем предпочитали умолчать.
Сейчас старик достанет из кармана платок, вложит в руку жене, она кончиком платка вытрет пару слезинок, и они будут готовы продолжать разговор.
Старик достал из кармана большой голубой платок, протянул жене, она поблагодарила его взглядом, и мне показалось (это, возможно, было уже моей фантазией), что благодарила она мужа не за платок, а за то, что он не проговорился. Вытерла слезы с уголков глаз и сказала:
– Вот и все. Вся наша жизнь.
Твердо сказала, поднялась и принялась собирать со стола чашки. Надо было уходить.
Мери смотрела не на меня, а в окно, она была мной недовольна. И я был недоволен собой – но поводы для недовольства у нас были разные.
– Отвезите меня домой, – сухо сказала Мери, когда мы вышли из квартиры. – Мне еще нужно подготовиться к семинару.
Не было смысла спорить. Что-то, происходившее между нами еще несколько минут назад, испарилось, и нам нужно было остаться самими с собой. Я позвоню ей завтра, и мы продолжим скорбный поиск. А если она не захочет, я продолжу сам. Мысль, возникшая у меня, когда я смотрел на плакавших стариков, была эфемерна, невысказываема и не вполне понятна мне самому. Нужно было дать мысли сконцентрироваться, чтобы сохранить ее в памяти.
Дел было много, пришлось сосредоточиться на текстах допросов, и возникшая было мысль тихо удалилась. Вечером, вернувшись домой, я даже не попытался вспомнить, это было бесполезно. На завтрашний день я наметил два посещения. Без Мери. Хотел ей позвонить, но знал, что не стану этого делать. Почему? Не знаю. То есть сейчас знаю, конечно, и понимаю свое состояние. Я был, можно сказать, классическим полицейским – и таким себе нравился.
На следующий день выкроил время после утренней «летучки» у капитана и отправился по двум адресам – оба находились в центральной части нарисованного на карте круга.
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
