Конвой. Схватка без правил. Возвращение не предусмотрено. Ультиматум
Шрифт:
– Сообщает пятьсот второй, сэр.
– Так…
– На завтра, на семнадцать тридцать к вам на прием записался посетитель. Его имя Колин Дзефирелли.
– Колин Дзефирелли? Пятьсот второй, ты ничего не путаешь?
– Нет, сэр. По данным отпечатков ладони и радужной оболочки компьютер определил его именно так.
– А почему его не задержали сразу, как только он был опознан? У вас же есть специальные инструкции! – вспомнил Ральф Шендер.
– Он не стал дожидаться, сэр, пока мы его опознаем… –
– В каком смысле? – не понял его Ральф.
– Он вышел, воспользовавшись собственным кодовым ключом.
Шендер ненадолго замолчал, а потом отключился от связи. Задумчиво глядя перед собой, он сложил трубку и убрал ее в карман.
Дзефирелли с самого начала действовал в стиле, которого от него ожидали.
– Ловок, сволочь, – проговорил Шендер и нажатием кнопки вызвал секретаря.
Ход Мартин явился так быстро, будто материализовался прямо из воздуха.
– Тод, разыщи мне Инграма – немедленно…
– Слушаюсь, сэр.
– Иди.
Секретарь выскользнул за дверь, а Ральф сделал несколько шагов к кожаному дивану и небрежно на него завалился, уставившись в потолок.
По непонятным причинам птичка сама летела к кошке в лапы, и это была поистине золотая птичка. Золотая для кошки по имени Ральф Шендер.
Эдгар Хубер назначил за Дзефирелли пятьдесят миллионов. Потом, спустя неделю, он снова позвонил и довел цену до ста миллионов. Он полагал, что Ральфа не устраивает цена, но Шендер пытался убрать Дзефирелли всеми возможными средствами. А средства у контрразведки были поистине впечатляющими.
Однако Дзефирелли был настоящим асом и за свою агентурную жизнь похоронил немало врагов и персональных охотников. То ли профессиональный нюх, то ли безупречные агентурные сети помогали ему вовремя узнать об очередной засаде.
Ральф вздохнул. Он вспомнил, что скоро придется делиться с министром обороны, поскольку тот сыграл не последнюю роль в продвижении Шендера на пост заместителя. По взаимной договоренности, по истечении полутора лет Ральф должен был начать отчислять своему благодетелю тридцать процентов от заработанного. Или по сто пятьдесят миллионов в год упреждающими платежами.
Но делиться Шендеру не хотелось.
– Сэр, пришел мистер Инграм, – прозвучало из спрятанных под обоями акустических систем.
– Пусть заходит.
Ральф поднялся с дивана и встретил своего сообщника стоя.
– Что это с тобой? – спросил Инграм, войдя в кабинет.
– От тебя трудно что-то утаить.
– Ну, иногда я читаю по твоему лицу.
– И что ты читаешь сейчас?
– Не кривляйся, Ральф. Выкладывай, что случилось.
– Завтра вечером, в половине шестого, Дзефирелли будет у меня в кабинете.
– Здесь? – Инграм невольно огляделся, словно легендарный противник мог выйти прямо из стены.
– Естественно.
– Что,
– Нет, он сам записался на прием.
– Тут какой-то подвох, – забеспокоился Инграй,
– Может, и подвох, но предварительно мы обыщем его со всей тщательностью.
– Колин Дзефирелли… В твоем кабинете… – произнес Инграм еще раз, словно пробуя на вкус эту информацию. – Честно говоря, мне немного не по себе.
– Да ладно тебе, – махнул рукой Шендер. – Что мы теряем?
В этот момент спрятанная в стенах акустика известила Ральфа, что на связи Онслейм.
– Одну минуту, Инграм, я сейчас вернусь.
Тяжелая дверь камеры неслышно отворилась, и в отгороженную часть помещения вошли двое санитаров, как называл их Ник.
Они вкатили столик с едой и, не глядя на прозрачную перегородку, быстро выскочили наружу. Входная дверь встала на место, и в ту же секунду прозрачная перегородка убралась вверх.
– Приятного аппетита! – проговорил голос из невидимых динамиков.
– Спасибо, – поблагодарил Ник и приблизился к столику. Как и все предыдущие дни, в завтрак, обед и ужин ему предлагали непонятного цвета размазню, которая пахла клейстером, заваренным на рыбьей чешуе.
Чудесное раздолье и кулинарный праздник, который устраивался для Ника на корабле, сменился монотонной музыкой, звучавшей из стен, и клеем вместо еды.
«Что ж, сам виноват, – ругал себя Ламберт. – Не стоило так издеваться над экипажем».
За сутки до прибытия на место к Нику явился штурман Бруц, чтобы взять шахматный реванш. А Ламберт к тому времени добился в дрессировке мышей необыкновенных успехов. Маленькие животные выполняли все его команды по мановению пальца, что и сыграло со штурманом Бруцем нехорошую шутку.
Он уже и так был на грани, но убежавшая из-под рук черная ладья доконала беднягу окончательно. Штурман пытался схватить ее несколько раз, но «ладья» не давалась.
Однако Нику и этого показалось мало. Когда Бруц поинтересовался, что бы это могло ползать в его собственных штанах, Ник предположил, что это штурманский член пошел погулять.
После этого Бруц напрочь отключился, и на его землистом лице породистого урайца застыла глупая улыбка.
С этой улыбкой его и вынесли из каюты, поскольку бедняга уже не отзывался ни на какие команды.
Не знал Ник и того, что лейтенант Ниппель также получил серьезные психические травмы и по прибытии в порт был принят медицинскими работниками. Лейтенант передвигался, высоко поднимая ноги, и на вопросы, почему так странно изменилась его походка, пояснил, что боится наступить на мышей.