Координаты неизвестны
Шрифт:
Долго они молча обнимались, жали друг другу руки. Наконец Морозов, в обычной для него манере, прервал, как он выразился, «мужские нежности», и громко, перекрывая общий говор, сказал:
— А наша Люда, товагищи, погибла… Погибла, как подлинная гегоиня!
Обнажив головы, партизаны выслушали рассказ доктора о последних минутах жизни этой, казалось бы, ничем не примечательной советской девушки. Плотно прижав ладони к лицу, всхлипывала Катюша Приходько. Украдкой вытирала слезы Антонина Ивановна. Что-то шепотом причитала ее мать, прижимая к себе девочку, в больших черных глазах которой застыл испуг. Опустив голову, стоял в стороне и
— А как фамилия Люды? Откуда она родом? — нарушив тягостное молчание, спросил один из разведчиков.
— К сожалению, товагищи, этого никто из нас на знает. У немцев она числилась под фамилией Лукьянен-ко, но мне она однажды дала понять, что ее настоящая — Листопад. Из Белогуссии… И, кажется, из какого-то села Кгаснопольского гайона… Газумеется, не думал я тогда, что встгечусь с вами и что эта запуганная, замкнутая девушка станет подпольщицей…
— Скажи на милость, — как бы рассуждая вслух, произнес дед Игнат, — откель такие люди народились?! Что наш Григорий Бугримович, что эта дивчинка… Да-а! Сильна советская держава, ой как сильна! Таких людей не одолеешь… Не-е! Не сломить их герману, нипочем не сломить…
Возмездие
Легендарный командир партизанского соединения Сидор Артемович Ковпак — человек бывалый, умудренный жизненным и военным опытом, требовательный и нередко суровый, но всегда глубоко человечный и доступный. К партизанам и особенно к местному населению, которое волей судьбы осталось на захваченной гитлеровцами территории, он относился в высшей степени чутко и бережно.
— У каждому дили трэба пидходить з умом! — говорил Ковпак молодым партизанам. — Або думаете, шо раз у тебе оружие да повсюду ворог, значит, можно вести себя як взбреде? Ну-ка, встань на ногу тех людин, до которых ты, будто приведение, ничью заявився! Даже у мирное время бувало, ежели кто ничью постучит в хату, так и то не зараз ему дверь отворят. Хотя кругом полно и суседей, и милиция есть, и вроде бы нема основания бояться… А тут война!
И в самом деле: стоит хатенка на отшибе села или хутора, почти у самого леса. Стоит сиротливо и таинственно, едва заметная в безлунную ночь, словно погасший маяк в морских просторах. Из лесной чащи выходят люди. Не случайно они оказались здесь. Останавливаясь и оглядываясь, все время прислушиваясь, идут они к хатенке. Что ждет их там, никому неведомо, но они идут… Оружие наготове. Непроглядная тьма, зловещая тишина. Есть там немцы или их наймиты-полицаи, пришельцы из леса могут только гадать. Опыт подсказывает, что можно напороться и на засаду. Бывало так не раз. Но идти надо! И люди из леса, крадучись, направляются к хатенке.
Наконец они добрались до нее. По-прежнему тихо. Собаки, видимо, нет. Это плюс. Значительный! Стоит одной шавке гавкнуть — вмиг проснется целая псарня. Всей округе тогда станет ясно, что появились чужие… И если поблизости есть немцы или полицаи, то сразу поднимут тревогу. В небо полетят осветительные ракеты. И это уже минус. Большой минус! Врагов надо застичь врасплох. Такова одна из основных «заповедей» партизанской войны.
И пришедшие из леса тихонько стучатся в окно хатенки. Делают это так, чтобы себя обезопасить, по мере возможности, конечно. Случалось, что на стук снаружи из хаты отвечали очередью из автомата или гранатой… Однажды и на повторный стук не ответили. Молчание насторожило притаившегося у простенка партизана-разведчика. Он осторожно протянул руку, чтобы постучать в
Ежесекундно приходится быть начеку. Неожиданностей полно!
Однако на первый стук, как правило, из хаты не откликаются. Выжидают. Приходят в себя. Обдумывают.
Для пришельца из леса это тягостные секунды. Возможно, там, в хате, кто-то уже оттягивает затвор обреза или автомата, вынимает чеку из гранаты или… Или, быть может, там нет недругов, а ее обитатели, услышав стук, замерли? Разумеется, они встревожены и от страха не решаются сразу откликнуться, притворяются спящими. Хотя прекрасно понимают, что оттяжка бесполезна. Для них эти секунды еще тягостнее. Ведь к ним пришли! К ним стучатся… А кто?!
Но вот после повторного стука доносится приглушенный дрожащий женский голос. Мужчин в селении раз-два и обчелся, а если и окажутся в хатенке, то обычно предпочитают отмолчаться. Ответить и открыть дверь выпадает на долю женщины. И в этом деле война выработала своеобразную тактику. Ее приняли на вооружение местные жители…
— Хто-о там?
— Свои…
«Свои!..» Но так отвечают все: и прорывающиеся из окружения воины, и бежавшие из плена или неволи люди, и прихвостни оккупантов. Переспрашивать бессмысленно. Это понимают и те, кто в хате, и те, кто стучится. Открыть дверь все равно придется: излишняя заминка только усиливает подозрительность, а затем уже может последовать применение силы…
И вот гремит отодвигающийся засов, скрипит дверь. С той и с другой стороны порога — люди в крайнем напряжении. Если и теперь не раздался выстрел, то первый вопрос задает пришелец.
— Немцы есть?
В кромешной тьме, дрожащая от страха женщина — ей и лютый холод сейчас нипочем, — молчит, дыхание не может перевести, а не то чтобы произнести слово… На пороге незнакомый человек. С оружием. За его спиной, наверное, еще такие же… А если это полицаи?! За ними водится прикидываться партизанами, чтобы вызвать на откровенный разговор… Клюнешь на их удочку — беды не миновать. Спалят хату, а там и… Да что там? И вовсе тогда капут!
Капут… Это русское слово стало как никогда популярным среди населения оккупированных гитлеровцами стран. Его знают даже младенцы. Вслед за первым освоенным словом «ма-ма» они лепечут «ка-пут»… Быть может, потому, что этим словом их пугали оккупанты, допытываясь у родителей: «Где партизанен? Гофори! Или киндер капут!»
У немцев это слово тоже стало весьма популярным. Злорадно, с издевкой, произносили его оккупанты каждый раз, когда жестоко казнили советских людей; и с мольбой о пощаде, воздев руки к небу, они же бормотали «Гитлер капут!», когда обезоруженные, с глазу на глаз, представали перед народными мстителями.
Наконец зажглась от тлевших в печи угольков лучинка, и хозяйка получила возможность украдкой разглядеть незваных гостей. Лица незнакомые… Кто они? Зачем пришли? Этого не узнать, сколько ни разглядывай. И страх не покидает женщину.
В хате, как будто никого нет. Закопченная и ободранная по краям печь, почерневший от времени голый стол, вдоль которого тянется прислоненная к стене, покосившаяся лавка, да едва заметная между свисающими домоткаными рушниками иконка. В остальной части хаты темно и пусто. Впрочем, по мере того, как разгорается лучинка, из-за угла печи вырисовываются дощатые нары и на них, накрытые одеялом из разноцветных поблекших лоскутов, макушки ребячьих голов.