Копчёная селёдка без горчицы
Шрифт:
В лаборатории я заперла дверь и подождала, куда устремятся мои руки.
Я всегда так делаю. Если расслабиться и не слишком напрягать мозг, великий бог химии сам поведет меня.
Через некоторое время, не знаю почему, я потянулась за тремя бутылочками и поставила их на лабораторный стол.
Воспользовавшись пипеткой, я отмерила пол-унции прозрачной жидкости из первой бутылочки в градуированную мензурку. Из второй отмерила три унции другой жидкости в маленькую колбу. Соединив вещества с несколькими
Presto chango! [52] Aqua regia… В переводе с латыни — королевская вода. [53]
Древние алхимики дали ей это название, потому что она может растворять золото, которое они считали королем металлов.
Должна признаться, что производство этого вещества никогда не перестает волновать меня.
На самом деле королевская вода не красная, а скорее гранатового оттенка, если я правильно помню. Да, гранаты, именно.
Я однажды видела эти экзотические фрукты в окне магазина на центральной улице. Мистер Хьюз, зеленщик, завез их на пробу, но они пролежали в витрине до тех пор, пока не почернели и не съежились, словно сгнившие грибы-дождевики.
52
Presto (итал.) — быстро, быстрый, а под загадочным словом chango Флавия, должно быть, имеет в виду cangio (итал.) — перемена.
53
На русском эту жидкость называют царской водкой.
«Бишоп-Лейси еще не готов для гранатов, — сказал он миссис Мюллет. — Мы их не заслуживаем».
Я всегда восхищалась, как три прозрачные жидкости — азотная кислота, соляная кислота и вода — соединяясь, словно по волшебству, образуют цвет, и не просто цвет, а оттенок пламенеющего заката.
Кружащиеся оттенки оранжевого в пробирке идеально иллюстрировали мысли, вертевшиеся у меня в мозгу.
Все так чертовски запутано: нападение на Фенеллу, ужасная смерть Бруки Хейрвуда, внезапное появление и такое же внезапное исчезновение Порслин, каминные шпаги Харриет, оказавшиеся не в одном, а в трех разных местах, странная антикварная лавка противных Петтибоунов, мисс Маунтджой и хромцы, давно утраченный портрет Харриет кисти Ванетты Хейрвуд и над этим всем, словно грохот заевшей трубы органа, постоянный низкий фон надвигающегося отцовского банкротства.
От этого и архангел бы начал плеваться.
В емкости королевская вода становилась темнее с каждой минутой, как будто тоже нетерпеливо ожидала ответов.
И внезапно меня осенило.
Я зажгла бунзеновскую горелку и поставила под емкость. Буду медленно подогревать кислоту, перед тем как перейти к следующему шагу.
Из буфета я достала маленькую деревянную коробочку, на боку которой дядя Тар написал карандашом слово «платина», и сдвинула крышку. Внутри лежала примерно дюжина пластинок серебристо-серого металла размером не больше ногтя. Я выбрала кусочек, весивший примерно четверть унции.
Когда королевская вода достигла нужной температуры, я взяла кусочек платины щипцами и поднесла к горлышку пробирки. Если не считать шипение газа, в лаборатории было так тихо, что я действительно услышала едва уловимый хлопок, уронив платину
Секунду ничего не происходило.
Но теперь жидкость в пробирке была темно-красной.
И тут платина начала корчиться.
Вот эту часть я любила больше всего!
Как будто в агонии, кусочек металла полз к стеклянной стенке пробирки, пытаясь сбежать от пожирающих его кислот.
И вдруг — пуфф! Платина исчезла.
Я почти слышала, как королевская вода облизывается: «Еще, пожалуйста!»
Не то чтобы платина вступила в нечестную схватку, на самом деле все честно. Важный момент, напомнила я себе, состоит в том, что платину не может растворить ни одна кислота!
Нет, платину не растворит одна только азотная кислота, и она просто весело рассмеется в лицо соляной. Только в сочетании они могут одолеть платину.
В этом заключался урок — точнее, даже два урока.
Первый: я — это платина. Нужен не один противник, чтобы одолеть Флавию Сабину де Люс.
Что осталось в пробирке — это дихлорид платины, который сам по себе будет полезен для опытов, для какого-нибудь будущего эксперимента, возможно, для определения наличия никотина или калия. Более важен тот факт, что, хотя кусочек платины исчез, образовалось что-то новое — нечто с совершенно новым комплексом свойств.
И затем, довольно неожиданно, я поймала отражение своего лица в стекле. С широко открытыми глазами я наблюдала за тем, как мутноватая жидкость в пробирке, неуклюже подрагивая, приобрела болезненно-желтоватый оттенок плавающих туманов в хрустальном шаре цыганки.
Я поняла, что мне надо делать.
— Ага! Флавия! — сказал викарий. — Нам не хватало тебя в церкви в воскресенье.
— Извините, викарий, — ответила я. — Боюсь, я переутомилась в субботу, праздник и так далее.
Поскольку добрые дела в общем-то не требуют афиширования, я не посчитала необходимым упомянуть мою помощь Фенелле. И, как оказалось, я была права, придержав язык, потому что викарий быстро сам переключился на эту тему.
— Да, — сказал он. — Твой отец говорит, что тебе разрешили провести воскресенье в роскошном безделье. Правда, Флавия, с твоей стороны было очень мило сыграть роль доброй самаритянки, так сказать. Очень мило.
— Не стоит упоминания, — изобразила я подобающую скромность. — Я была счастлива помочь.
Викарий распрямился и потянулся. Он подрезал кухонными ножницами пучки травы, росшей вокруг деревянного указателя на Святого Танкреда.
— Божья работа принимает много странных форм, — сказал он, увидев, что я усмехаюсь при виде его занятия. — Я навещал бедную душу в больнице, — продолжил он, — сразу после утренней молитвы.
— Вы с ней говорили? — изумилась я.
— О боже, нет. Ничего подобного. Уверен, она даже не осознавала мое присутствие. Сестра Дугган сказала мне, что она еще не пришла в сознание — цыганка, разумеется, не сестра Дугган, и что она — цыганка имею в виду, провела беспокойную ночь, то и дело вскрикивая о чем-то спрятанном. Бредила, конечно.
О чем-то спрятанном? Что могла иметь в виду Фенелла?
Это правда, она упомянула о женщине, которой предсказывала будущее передо мной, о том, что в ее прошлом что-то спрятано, но об этом ли речь? Надо попытаться выяснить.
— Ужасно, не так ли? — сказала я, покачав головой. — Ее палатка была самой популярной на празднике, пока не случился пожар. Она рассказывала мне, как испугала кого-то — женщину, заходившую прямо передо мной, кажется, — когда смогла правильно угадать что-то о ее прошлом.