Копье милосердия
Шрифт:
— Тем более мальчик заслуживает поощрения.
— Не буду спорить… Однако мне хотелось бы знать, какая необходимость привела тебя ко мне? — долго не мешкая, сразу взял быка за рога московит.
Он точно знал, что Мордко не будет на него за это в обиде; московские купцы могли долго торговаться, иногда по два-три дня, но предварительное бессодержательное словоблудие не входило в их правила. Тех же неписаных уложений, насколько Трифону было известно, придерживались и купцы Речи Посполитой.
— Слыхали мы, что Великий князь Московский Иоанн Васильевич шибко хворает… — начал издалека Мордко.
— Про то нам
— Так нашим людям как раз бояре и рассказали об этом.
— На чужой роток не накинешь платок. Мало ли кто чего говорит. Мой тебе совет: будешь когда в Москве, не вздумай с такими речами обратиться к незнакомым людям. Враз попадешь на дыбу.
— За совет благодарствую, учту, однако хвори вашего государя меня обходят меньше всего… пусть хранит его ваш Бог. Но мы деловые люди, потому я и пришел к тебе, Трифон Матвеевич, с интересным предложением…
— Ежели оно касается продажи наших товаров, то ты маленько опоздал, — бесцеремонно перебил его Трифон. — Мы уже все распродали. И ни в какие кумпанства входить не имеем намерений.
— Речь об этом не идет. Я хочу предложить тебе нечто такое, благодаря чему ты попадешь к своему государю в фавор. И это только потому, что я питаю большое уважение к московитам и хочу в будущем завести с ними торговые дела. Именно так, скрывать не буду.
Мордко смотрел на Трифона таким честным взглядом, что московский купец едва не раскрылся перед ним как ракушка моллюска. Берестейский купец знал, чем можно заинтриговать собрата по ремеслу. Что может быть престижней для купца, нежели приобретение какой-нибудь невиданной заморской диковинки? За нее можно и деньги выручить большие, способные оправдать дорогой вояж в чужие страны, и перед купеческим сообществом порисоваться своими успехами на торговом поприще, а еще лучше — сделать ценный подарок государю, который потом вернется к купцу сторицей.
Шаул Валь не ошибся, выделив Мордка из общей массы соплеменников, входивших в берестейский кагал. Несмотря на свой внешний вид рубахи-парня, к тому же не обделенного силушкой, что у евреев связывалось со слабыми умственными способностями, у Мордка были очень даже неплохие мозги. Он сумел понять, что стоит за устранением Ивашки Болотникова, затеянным слугой князя Радзивилла. Все выходило на то, что и великий маршалок литовский, и купцы-московиты охотятся за одним и тем же объектом. Очень ценным объектом. Но что он собой представляет, Мордко так и не смог выяснить. А попытать уже не у кого.
Проданный на галеры Болотников исчез, словно в воду канул. И спросить, куда он девался, Мордко боялся. Это опасно. Такие расспросы среди военных моментально перевели бы его в разряд иноземных шпионов, а с ними султан разбирался быстро — «аудиенция» у палача в пыточном застенке, а затем прекрасный вид с холма на бухту Золотой Рог, который открывался перед отрубленной и насаженной на кол головой.
Обломились и контакты с Ванькой. Этот хитроумный идиот чем-то проштрафился перед османами и не нашел ничего лучшего, как поменять веру. А затем нового потурнака, вопреки его страстному желанию остаться в Истанбуле на вольных хлебах, чтобы заниматься торговыми делами,
Что касается князя Радзивилла, то здесь Мордко и его агенты дали маху. Они элементарно проспали маршалка. В одну из ночей князь погрузился на корабль — и был таков. Куда он направился, никто не знал. Можно было, подкупив асес-баши, «порасспрашивать» с пристрастием пирата, который тайно встречался с князем, — он явно что-то знал, но как удержишь ветер в ладонях? Пиратская шебека будто испарилась, ушла из порта так тихо и незаметно, что даже бдительная портовая стража осталась в дураках.
Походило на то, что только московиты в состоянии открыть Мордку тайну князя Радзивилла, ради которой ему пришлось совершить небезопасное и длительное путешествие в Истанбул. То, что страдали его торговые дела, об этом Мордко не сильно волновался. Шаул Валь всегда найдет возможность щедро отблагодарить своего верного наперсника за оказанную услугу. Но только в том случае, когда Мордко вернется в Берестье не с пустыми руками. Или, на худой конец, с ценными сведениями, которые в перспективе могут превратиться в бочонок с золотом.
— Что именно? — осторожно спросил Трифон.
А сам подумал: «Однако… Краснобай. Вишь, как ублажил меня своими речами. Я осовел, словно кур на солнышке».
— Сам увидишь, — ответил Мордко. — У меня не хватает слов, чтобы описать сию прекрасную и весьма полезную вещь.
— Когда и где я могу ее увидеть? — спросил заинтригованный купец.
— А прямо сейчас. Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, я привез ее с собой. Позволь моим слугам принести. Они ждут во дворе караван-сарая, возле фонтана.
— Хорошо. Елка! — позвал Трифон слугу.
Он объяснил ему, кого нужно позвать, и вскоре два молодых, бедно одетых еврея-романиота принесли большую деревянную шкатулку, расписанную восточными мастерами и отлакированную специальным лаком, который не боится воды. Свойства такого покрытия Трифон знал, потому что и у него имелся подобный герметично закрывающийся походный ларец.
— Смотри, — сказал Мордко, отомкнул шкатулку миниатюрным ключом и поднял крышку.
В шкатулке лежал старинный манускрипт. Берестейский купец перелистал несколько страниц, и Трифон увидел прекрасные цветные рисунки разнообразных растений и каллиграфический текст. Написано было по-гречески. Коробейников развел руками; говорить-то на этом языке он мог, а вот читать — увы.
— Я позову своего компаньона, — сказал Трифон. — Он в этих делах больше разбирается, чем я.
Мордко согласно кивнул.
Юрий Грек и впрямь получил весьма приличное образование. Он происходил из семьи греков-книжников, но выбрал себе купеческую стезю. Юрий даже баловался сочинительством, но никому, даже Трифону, не показывал свои творения. Все особо важные грамотки, которые должен был писать Коробейников как «гость» — купец, старший по рангу, обычно составлял Грек.
Когда Юрий увидел манускрипт и прочитал несколько фраз, его глаза вспыхнули неестественно ярко. Он сильно разволновался, это Трифон понял сразу, так как можно было сказать, что он уже съел со своим зятем пуд соли, однако виду перед Мордко не подал; по крайней мере, не стал охать да ахать от восхищения.