Копье милосердия
Шрифт:
Впрочем, и происхождение остальных магов чаще всего являлось тайной за семью печатями. И Вифисарий, и Гатаспа родились не в горах Гиндукуша. Они оказались там даже не по своей воле. Так решил главный синклит Посвященных.
— Оставь нас, — сказал Мелхиседек, обращаясь к Артабану.
Артабан не смог скрыть разочарования, но подчинился беспрекословно; его статус не позволял ему присутствовать на тайном совещании магов столь высокого ранга. Когда он удалился, Мелхиседек сказал:
— Покажите…
Вифисарий развернул длинный сверток и перед глазами старого мага предстало
— Звездный металл…
— Именно так, мудрейший, — ответил Вифисарий. — Посланец небес, как ты предсказывал, прибыл вовремя.
— Что ж, теперь нас ничто не держит. Будем собираться в дальний путь. Дело у нас очень важное, поэтому нам нужно достойное сопровождение. Об этом позаботится Артабан, коль уж ему стало известно о вашем прибытии.
— Когда пойдем?
— Как только Муштари* и Кейван* в очередной раз сойдутся вместе в созвездии Рыб, нам будет подан знак свыше. Что он собой представляет, я пока не знаю. Но мы должны быть готовы отправиться в дорогу в любой момент.
— Куда будем держать путь?
— Тут и гадать нечего. Созвездие Рыб — символ Иудеи. Кейван олицетворяет народ Израилев, а Муштари — повелителя. Но где точно находится младенец Саошиант, будущий Царь Царей, нам придется выяснить на месте.
— Царю Ироду, который сейчас правит в Иудее, может не понравиться наше появление в пределах его государства, — осторожно заметил Гатаспа. — И потом, к магам первосвященники иудеев относятся весьма предвзято…
— Так оно и случится, — нахмурился Мелхиседек. — Но у нас будет время избежать злой участи. А теперь я хочу показать вам свой дар… — С этими словами старый маг нажал на какой-то рычажок, и в тумбе стола открылась потайная дверка.
Мелхиседек достал из тайника золотую чашу божественной красоты. Ювелир покрыл ее чеканными изображениями людей и животных, которые как бы составляли единую процессию. А понизу и поверху чаши шел растительный орнамент. Неведомый чеканщик был великим мастером. Миниатюрные изображения людей были настолько близки к оригиналам, что хорошо просматривались не только лица, но даже волосы и детали одежды.
— Потрясающе! — выдохнул восхищенный Вифисарий.
— Золотой песок для изготовления чаши добыт из заброшенных копей царя Соломона, — сказал Мелхиседек. — Я совершил туда путешествие два года назад, хотя, должен вам сказать, места там дикие, местные племена свирепые, и мне пришлось очень нелегко.
Гатаспа, который втайне считал свое путешествие от гор Гиндукуша к Вавилону едва не эпическим подвигом, смутился и мысленно преклонился перед Мелхиседеком; в его-то годы — и такие трудности…
Авл Кассий, декурион* одного из восточных римских легионов, тоскливо смотрел на пыльный караванный шлях, который вел на север, в Сирию. Вместе с такими же ветеранами, как и сам, Авл Кассий охранял таможенный пост на границе Иудеи. С некоторых пор доходная служба на таможне превратилась в настоящую муку. Царь Иудеи, бесноватый Ирод, который убил свою жену Мариамму и сыновей Александра
Авл Кассий был зол на весь мир. Он клял и свою судьбу, и своего предка Спурия Кассия Висцелина. Это он виноват в том, что Авл Кассий — всего лишь декурион, а не легат, например, хотя боевых заслуг у него больше, чем нужно, а его род не менее знаменит, чем род Квинтилия Вара, который принадлежал к обедневшей и малозначительной ветви патрицианского рода.
Древний и знатный род Кассиев когда-то тоже был патрицианским. Но Спурий Кассий Висцелин, трижды становившийся консулом в первые годы республики, предложил земельный закон в пользу плебеев. За это его как изменника сбросили с Тарпейской скалы Капитолия, названной так по имени Тарпеи, дочери коменданта Капитолийской крепости, открывшей ворота осаждавшему Рим сабинскому вождю Титу Тацию. (Убитая теми же сабинами Тарпея похоронена над юго-западным обрывом Капитолийского холма, а место ее захоронения стало местом, откуда сбрасывали всех изменников.) После этого род Кассиев стал считаться плебейским, и его представители не могли рассчитывать на высокую должность.
Неожиданно вдали показалось пыльное облако, и вскоре к таможенному посту приблизилась отряд вооруженных всадников на верблюдах. «Караван бедуинов…», — понял Авл Кассий и решительно преградил им дорогу. Позади него в спешном порядке занимали позиции легионеры, держа оружие наготове и алчно поглядывая на переметные сумы путников.
— Куда едем, что везем? — достаточно вежливо спросил Авл Кассий, поприветствовав путешественников характерным воинским жестом, — поднятой вверх на уровень плеча левой рукой, сжатой в кулак, — за долгие годы вошедшим в плоть и кровь старого служаки.
Его вежливость происходила вовсе не от хорошего воспитания или строгих служебных установлений, требующих обходительности с иноземцами, тем более купеческого сословия. Впереди отряда находились три весьма колоритные личности в богатых одеждах: седобородый старец и двое мужчин средних лет. От них исходила какая-то странная сила, которая заставила декуриона унять свое рвение; некоторые легионеры даже рты открыли от изумления — таким паинькой обычно грубого и жесткого Авла Кассия они видели впервые.
— Мы направляемся к царю Иудеи Ироду Великому с посольством, — приветливо улыбаясь, сказал седобородый старец.
Авл Кассий мгновенно сник — надежда на щедрую мзду растаяла на глазах. Караваны послов не подлежали таможенному досмотру и с них не бралась пошлина. И тут случилось невероятное: старец полез в свои одежды, достал оттуда увесистый мешочек с деньгами и точным движением послал его с высоты седла прямо в руки декуриона, который поймал его одним движением — как кот зазевавшуюся мышь. Послышался характерный звон, и в голове декуриона мелькнула совсем уж бредовая мысль: «Неужели золото?!»