Копье
Шрифт:
С легким сожалением она нажала на спуск, и автомат выплюнул короткую очередь в направлении солдата. Как только он упал, его напарник бросил автомат и побежал вправо, выкрикивая через плечо, чтобы она не стреляла. И она не выстрелила.
Пилот тем временем прибавил обороты, и машина начала медленно подрагивать, готовая сорваться с места. Холли пыталась кричать, чтобы он глушил двигатель, но услышать ее голос в шуме винтов и турбин было невозможно.
– Вот дерьмо, – выйдя из себя, произнесла она, прикусывая губу, и подняла автомат. Она не хотела повредить вертолет, поэтому старательно прицелилась, прежде чем нажать на спуск.
Пилот тут же свалился со своего места, сраженный прицельным выстрелом.
Холли быстро взглянула на часы, но в этот момент луна неожиданно исчезла за облаками,
– Пошли, – сказала она, обращаясь к Баруху, и вновь подхватила его рукой, подставив плечо, – у нас уже нет времени.
Барух глубоко вздохнул, потом высвободился из рук Холли и постарался встать прямо.
– Я думаю, что сейчас мне будет лучше.
Слова прозвучали несколько странно, но, тем не менее, за ними чувствовалась определенная уверенность и сила. Он самостоятельно направился к вертолету, но его ноги плохо слушались его, хотя он и старался заставить их держать его вес.
Холли догнала его и поддержала за руку, чтобы он мог опереться на нее. В этот момент луна вновь вышла из облаков, и на этот раз Холли смогла воспользоваться часами.
Она тихо выругалась про себя. Им никогда не удастся сделать задуманное. Оставалось всего тридцать секунд до начала воздушной атаки.
Глава 22
Совесть германской нации абсолютно чиста, потому что ответственность за все ужасы, унижения и страх, которые происходили в Германии и в оккупированных странах в период с 1933 по 1945 годы, лежат на Гиммлере.
Темнота окутала Стедмена подобно густой черной жидкости. Он свалился в дверной проем на каменные ступени лестницы и продолжил свое падение дальше вниз.
Теперь, ошеломленный падением, он лежал в темноте, стараясь глубже дышать, чтобы дать приток свежего воздуха в легкие и поскорее прийти в себя.
С легким стоном, который сопровождал каждое его движение, ему удалось перевернуться и сесть. Вглядываясь в пространство перед собой, он не видел ничего, кроме сплошной густой темноты, а единственным источником слабого света был все тот же дверной проем, оставшийся далеко сзади него. Свет, который едва доходил оттуда, никак не нарушал окружающий его мрак. Тогда он начал делать руками осторожные волнообразные движения справа, слева, потом впереди себя, пытаясь обнаружить возможные преграды. Наконец, когда он чуть-чуть сместился влево, его рука неожиданно нащупала стену.
Он чувствовал под рукой, что стена была влажная, и слегка бархатистая, будто покрытая мхом. Тогда он встал на колено, прижимаясь спиной к стене, и глубоко вздохнул. Воздух был холодный, скорее леденящий, и ему казалось, будто он находится в склепе.
Теперь он уже стоял, пытаясь осторожно двигать конечностями, чтобы понять сквозь общую пульсирующую боль, нет ли у него переломов. Падение по каменным ступеням почти парализовало его, вызывая онемелость отдельных мест, и теперь он хотел убедиться, каково на самом деле его состояние. Наконец он почувствовал, что ноги уже слушаются его и руки могут относительно легко поворачиваться во всех направлениях, так что всем, от чего он сейчас страдал, были лишь синяки и кровоподтеки.
Продолжая держаться одной рукой за стену, он двинулся от нее под углом, стараясь чуть отклониться вправо, выставляя вперед другую руку. Вскоре кончики пальцев нащупали другую, такую же влажную мягкую поверхность, и он понял, что находится в относительно узком проходе. Он очень хорошо представлял себе, что было за его спиной, а идти нужно было вперед, в неизвестность и мрак. Оторвав правую руку от стены, он продолжал придерживаться левой, и так осторожно, дюйм за дюймом, начал продвигаться вдоль прохода вперед. Его все время не покидало странное, до жути суеверное чувство, что вот-вот его рука натолкнется на человеческое тело, поскольку он видел, что именно по этой лестнице скрылся Гант, а теперь поджидает его где-то здесь, в темноте. Но единственный звук, который он пока слышал, было его собственное хриплое дыхание.
Вдруг его рука натолкнулась на поперечный уступ, ощупав который, он понял,
Ручка поворачивалась туго, но когда детектив увеличил усилия, она подалась, и он слегка приоткрыл дверь, прислушиваясь прежде чем войти. Кругом было тихо. Тогда он распахнул ее и вошел внутрь.
Новая волна леденящего воздуха окатила его, заставляя вздрогнуть. Здесь было еще холоднее, чем в узком проходе, который он только что миновал. Детектив почувствовал, что в воздухе присутствует слабый, едва различимый аромат, который показался ему знакомым. Всего лишь слабый оттенок. Но что он мог напоминать? Масло, пряности? Запах был слишком слабым, чтобы можно было определить его происхождение.
Впереди он мог наблюдать пространство, где излучался слабый рассеянный свет. Стедмен напрягал зрение, стараясь разглядеть там хоть что-нибудь. Освещение было очень мягким, сильно затененным, и напоминало скорее тусклое свечение черного театрального задника. По какому-то странному внутреннему ощущению детектив чувствовал, что это место притягивает его, манит, приглашает приблизиться. Он подавил в себе желание повернуть назад, помня о своем решении найти Ганта и убить его.
Он медленно направился к слабому источнику света, стараясь тщательно контролировать каждый шаг. Раздвинув руки в стороны, как уже делал это раньше, он пытался слегка поворачиваться, но не обнаружил пока вокруг себя никакой преграды. Если это был новый проход, то он был явно шире предыдущего, а возможно, что это была и комната, своего рода холл или вестибюль. Приближаясь к туманному светящемуся облаку, он уже понял, что это был свет, рассеянный через что-то, а когда он был совсем близко, то его вытянутая рука коснулась этого места, и он явственно ощутил под пальцами складки грубой ткани. Это был занавес, а свет проникал через мелкую сетку, которой служила сама текстура материала. Он вновь остановился и прислушался, сдерживая дыхание, но не в силах был унять боли в груди. Слабый внутренний голос убеждал его не заглядывать туда, а повернуть назад и бежать что есть сил от всего, что бы ни было за этим занавесом, потому что иногда бывает очень полезно никогда не видеть некоторых вещей. Голос настаивал, но в итоге был побежден непреодолимым желанием, которое взяло верх. Казалось, что у него нет иного выбора: он боялся того, что могло быть за этим занавесом, но в то же время не мог устоять против соблазна заглянуть за него.
Осторожно, одними движениями пальцев, Стедмен начал искать то место, где занавес разъединялся.
Он обнаружил его справа от себя, и осторожно раздвинул края, заглядывая через образовавшуюся щель в старинное помещение. Его зрачки слегка сжались от более сильного света, который был по ту сторону занавеса.
Его взору открылась круглая комната, каменные стены которой поблескивали от влаги. В углублениях стены были установлены небольшие черные тигли в виде металлических чаш, в которых светилось зеленоватое пламя. Они были расположены по всему периметру комнаты. Это и был тот самый свет, отблески которого видел детектив сквозь плотный занавес. Источником огня служило либо химическое вещество, либо сухие растения, либо какой-то масляный состав. Именно этот огонь был источником слабого ароматического запаха, который он и почувствовал еще в темном пространстве за второй дверью.
Вдоль всей стены возвышалась платформа из камня, а прямо против того места, где стоял Стедмен, в стене комнаты находилась очередная дверь, к которой вело несколько каменных ступеней.
На полу комнаты, чем-то напоминавшем арену, было расположено по окружности в симметричном порядке двенадцать пьедесталов, высотой около четырех футов. Они, как молчаливые часовые охраняли центральную часть комнаты, где стоял жесткий стул с высокой спинкой.
Стул этот был повернут в противоположную от Стедмена сторону, и детектив не мог видеть, занят он кем-то, или нет. Но футах в шести или семи от стула он разглядел силуэт женщины, стоящей на коленях и держащей в руках какой-то до странного знакомый предмет. По общим очертаниям фигуры, и особенно по длинным распущенным волосам, он узнал в ней Кристину.