Копейка
Шрифт:
— Я Ганькин кувшин раскокал, — сказал Ленька.
Наконец-то про меня!
— И правильно, — заметил Щука.
— У него мамаша… живьем съест! Придется три рубля платить.
— Три рубля… За что?
— Со свету сживет… Лучше отдать деньги.
— Обалдел, — сказал Толька. — Кто за разбитые кувшины платит?
Я уж и забыл про этот кувшин. А Ленька помнит. И про мать мою брешет. Никого она не съест живьем. Она тоже забыла про кувшин. Я ведь так и не сказал, что это Ленька разбил. Ну, а раз Грач хочет отдать три рубля, пожалуйста,
— Плюнь ты на Ганьку и на этот кувшин, — сказал Щука. — Есть у них еще кувшины?
— Не знаю.
— Я бы тоже парочку кокнул.
— С ними лучше не связываться.
— Плевать!
Мне захотелось камнем запустить в Щуку. Или палкой.
— Достану где-нибудь деньги, отдам, — сказал Грач.
— Ну и дурак!
Крыша заскрипела, закачалась, на меня снова посыпалась труха. Я слышал, как они спрыгнули: сначала один, потом второй. Я думал, что они уйдут и мне можно будет убираться восвояси из лопухов и крапивы, но они стояли на месте. Боком ко мне.
— Ты сейчас куда? — спросил Толька.
— Пойду.
Грустный Грач. Не хочется ему три рубля отдавать, а надо. Если бы можно было, я крикнул бы ему из лопухов: «Эй, Грач, зря расстраиваешься. Никто про кувшин и не помнит».
Но крикнуть нельзя было. И я молчал. Молчал и Щука, глядя куда-то в сторону. Вот он встрепенулся, достал что-то из кармана и протянул Леньке.
— Пусть подавится, — сказал Щука.
Грач взял деньги, но тут же спохватился и стал отдавать назад.
— Придумал! — сказал он. — Мы им курицу отдадим.
— Ты мне друг? — спросил Толька.
— А трубачи?
— Не к спеху.
Грач положил деньги в карман штанов.
— Я тебе отдам, — сразу повеселел он. — Не скоро.
— Брось ему в толстую рожу!
Это мне… Пускай бросает, подниму. Три рубля на дороге не валяются.
— Брошу…
Щука посмотрел на небо. Лицо его стало хитроватым, когда он спросил:
— Какая сегодня ночь будет?
— Закат хороший, — ответил Грач. — Светлая.
Возвращаясь огородами домой, я то и дело останавливался, чтобы почесать ногу. Ну и крапива растет у Щуки во дворе. До крови ногу расчесал, а она все чешется.
14. НОЧНОЙ КОНЦЕРТ
В Крутой Овраг пришла ночь. День был солнечный, и над сосновым бором долго не потухал закат. Зазубренные вершины елей не шевелились. Стало прохладно. Овраг и придорожные кусты до самого леса заволокло густым туманом. В той стороне, где овраг, небо темное. И на небе сияет крупная звезда. Кажется, что она совсем одна на небе. Но если долго смотреть, то увидишь рядом еще маленькую звезду, потом еще. Месяц пока прячется за бугром, где раскинулось озимое поле. Придет пора, и он важно выплывет на небо и пойдет не спеша бродить меж звездами. И там, где пройдет ясный месяц, останется чуть приметная желтая дорожка.
Весной в деревне ложатся спать с наступлением сумерек. Намаются люди за день на полях да фермах, а
Виднеется свет в окошке Киры Андреевны. Сидит учительница за маленьким столом и проверяет наши контрольные. Мне бояться нечего: все примеры решил правильно. Два последних списал у Олега. А Бамбула никогда не ошибается.
Не сразу засыпает село. Ночь полна звуков. Неподалеку, на скамейке под вишнями, сидят парни и девушки. Тренькает балалайка. На крыльце правления колхоза мерцают огоньки цигарок. Там дядя Матвей разговаривает со звеньевыми. Договаривается насчет завтрашнего дня, кому что делать. Гремит железное кольцо по проволоке. Это пес Картуз не спит, стережет усадьбу моего дяди, Петра Севастьяновича Скопцова. Близко скрипит ворот. Женщина в светлой кофте вытаскивает из глубокого колодца ведро с холодной водой. Покачиваясь, несет коромысло с полными ведрами к Ленькиному дому. Это тетя Серафима, мать Грача.
Понемногу все затихает.
В Крутой Овраг пришла ночь.
Я заснул, и мне сразу стал сниться какой-то интересный сон, но досмотреть не пришлось. Кто-то громко стучал в дверь. Кто бы это мог в такую пору?
Мать завздыхала, заохала — она не любила просыпаться ночью, — потом сказала:
— Не спишь?
— Сплю, — ответил я и еще крепче зажмурился. Мне очень хотелось досмотреть сон. Мать встала и пошла в сени.
— Кто там? — спросила она.
За дверью молчали. Неужели это тоже был сон? Не мог ведь один сон нам вдвоем с матерью присниться? Мать вернулась, легла.
— Может, это кошка? — спросил я.
— Спи, — проворчала мать.
Но заснуть не пришлось. Вдруг ни с того ни с сего за окном завизжал поросенок. Будто его резали. У меня даже мурашки забегали по спине.
— Наваждение какое-то, — сказала мать, встала и зашлепала к окну. Отдернула занавеску. Но тут снова постучали в дверь. А поросенок замолчал. На полу голубая лунная дорожка. Она протянулась от окна до печки. В лунном свете трепыхается какая-то бабочка. В окно видны макушки деревьев, а над ними звезды.
Пока мать выходила в сени, за окном снова ошалел поросенок. А только вошла в избу, раздался громкий стук в дверь.
— Озорует кто-то, — неуверенно сказала мать. Она стояла посреди избы, большая, белая, и лунный свет посеребрил ей волосы.
— Мам, я знаю, кто это…
Мать накинула телогрейку и снова вышла в сени. Я слышал, как громыхнул дубовый запор. Слышал, как прошелестели ее шаги, как постучала Серафиме в окно. Скрипнула форточка, и они стали разговаривать. Мне захотелось послушать. Подошел к окну, распахнул и… тут раздался кошачий визг. Я отскочил и спрятался под одеяло. Дверь отворилась, вошла мать.