Копейщики
Шрифт:
Что было дальше, Хасан запомнил отдельными страшными кусками. Путь наверх по улицам на высокий холм - место казни за городскими стенами Иерусалима - был долог и тяжек. Слабое тело Иешуа, казалось, не выдержит таких испытаний. Солдаты несколько раз били его ногами под колени. Иудей падал, что-то говорил им, но за криками и свистом толпы нельзя было разобрать ни слова. В уголках рта несчастного проступали пена и кровь. Брызги летели на панцири солдат, на красные плащи, за что Рави получал очередную порцию ударов и тычков. Кто-то из людей, шедших рядом с Иисусом, попытался дать ему воды - напиться
Медный кувшин от резкого толчка вылетел из рук доброго человека и упал в пыль. Вода тонкой струйкой медленно вытекала на землю и тут же высыхала, втоптанная в пыль. Какие-то мальчишки соскребали ладошками эту влажную грязь и кидали её в иудея.
Но тот не отворачивался. Более того - внимательно, подолгу задерживал свой взгляд на самых дерзких, и с улыбкой, больше похожей на гримасу боли, шептал им какие-то слова.
Он падал, его поднимали и снова заставляли нести тяжёлый крест.
У подножия холма солдаты оттеснили толпу, оставив на тропе узкий проход к вершине. Кто-то из первосвященников Синедриона подошёл к назаретянину, тихо, но горячо и страстно говоря ему что-то. Толпа притихла. И тут до Хасана, оказавшегося почему-то в первых рядах, донёсся слабый голос Иешуа:
– Не вы, а они наследуют эту землю. Прости им, отец мой небесный. Не ведают, что творят, - Иисус слабой грязной рукой повёл вниз в сторону толпы и отвернулся, упав в который раз ничком на землю.
Центурион посмотрел на одного из первосвященников. Тот кивнул. Прозвучала команда. Один из солдат поднял свою жертву, разорвал плащаницу Иисуса до пояса, повесил на грудь деревянную табличку с издевательской надписью чёрной краской на греческом и арамейском языках «Иешуа - Царь Иудеи». Двое других, поднимая пыль подошвами сандалий, повалили обнажённое, избитое в кровь тело на дубовое перекрестие и стали по очереди, передавая друг другу молот, прибивать кисти и окровавленные подъёмы ног приговорённого к распятию. Страшный крик боли и, как мощное эхо - вопль толпы вослед, потряс жаркий полдень Иерусалима. Голова Иисуса то поднималась к небу, то опускалась вниз. Из глаз текли слёзы, оставляя светлые полоски на опухшем от кровоподтёков лице. Разбитые губы шептали что-то и кривились от муки. Свежая кровь маленькими ручейками текла по рукам из пробитых ладоней, капала на землю, окрашивала основание креста в бурый цвет. Но вот римляне отбросили молотки, взялись за дерево и подняли крест, загнав его в приготовленное заранее отверстие в скальной плите.
Вокруг Хасана завертелся бешеный хоровод. Он видел искаженный мукой лик казнённого, распахнутые в хохоте и крике рты иудеев, вытащенные из ножен мечи легионеров, слышал угрозы, громкие вопли женщин, хриплые команды, свист мальчишек. Пыль, поднятую тысячей ног, ветер медленно относил к городу.
В нескольких локтях от него в солдат полетели куски коровьего помёта, комья высохшей земли. Поднимались и опускались палки, древки копий, сверкали гладиусы римлян.
Сбитые на узкой тропе между пологих склонов плотным стадом люди, казалось, качались то в одну, то в другую сторону.
Спустя какое-то время толпа затихла, слышался только плач детей и женщин. Люди, пряча глаза,
Однако что-то удерживало Хасана на месте. Он сам не знал, что. Оцепенение, усталость, опустошённость, страх?… Или мысль, что Иешуа еще жив?
Время от времени распятый назаретянин поднимал голову к небу и с мукой, тяжело ворочая во рту распухшим языком, шептал какие-то слова. Легионеры притихли. Им, повидавшим многое на своём веку, казнённый иудей стал внушать уважение своим мужеством перед лицом смерти. Они не обращали внимания на двух преступников справа от Иешуа. Этих распяли раньше, и они давно потеряли сознание от боли, а, возможно, давно были мертвы.
На тропе показался командир стражи Синедриона в окружении десятка простых воинов. В руках у одного из них было копьё с древком алого цвета – реликвия первосвященников, знак особого доверия и символ давно утраченной иудеями власти.
Хасан понял, что явились те, кто по-настоящему желал смерти несчастному безумному правдолюбцу.
Предводитель отряда подошёл к караулу римлян.
– Ты центурион Гай Кассий?
– обратился он к невысокому, но широкому в плечах легионеру со знаками ранений и бронзовой отличительной табличкой на нагрудном панцире.
– Я знаю тебя? – недоверчиво спросил римлянин.
Вместо ответа стражник протянул солдату глиняную табличку с восковой печатью, мягкой от послеобеденного зноя.
– Вот приказ Ирода Антипы, заверенный подписью Понтия Пилата - умертвить самозванца по иудейскому обычаю казни для закоренелых преступников.
– Это как же?
– презрительно улыбнувшись, спросил центурион и добавил:
– Он и так вот-вот умрёт на солнцепёке от ран.
Римлянин давно догадался о причине появления стражи Синедриона. В этом, то ли сенате, то ли суде при Иерусалимском храме заправлял Анна – тесть главного жреца Каиафы. Этот Анна считался непререкаемым авторитетом в запутанных и сложных иудейских законах и обычаях. Преступников, обвинённых в нарушениях многочисленных статей кодекса странного вероучения, добивают дубинками и камнями, смешивая их, таким образом, с грязью в глазах плебеев.
«Вот вшивые козопасы! Торопятся. Ведь завтра шаббат, а это значит - запрет на любую работу, не говоря уже об убийстве, а сегодня пятница. Хотят всё сделать до первой звезды».
– Римлянин повернулся к своим товарищам и нахмурился.
– Эй, кто-нибудь! Проверьте, жив ли Назаретянин, - центурион толкнул одного из легионеров в спину. Тот подошёл к кресту и посмотрел в глаза распятому. Суровое лицо ветерана испанских войн было непроницаемо. Затем неожиданно в его седой бороде мелькнула улыбка. Это была не гримаса торжества, а одобрение мужества иудея. Даже дикие галлы зачастую на кресте утрачивали всякое достоинство. А этот назаретянин держится, теряет сознание, а, приходя в себя, не просит, не умоляет о пощаде. Римлянин вытянул руку и толстым указательным пальцем ткнул распятого выше колена. Иудей застонал.