Коплан возвращается издалека
Шрифт:
Два часа, проведенных в ресторане, прошли в редкой по сердечности и полезности беседе. Они болтали обо всем на свете, перепрыгивая с темы на тему, затрагивая порой самые неожиданные проблемы, за исключением лишь тех, которые слишком близко касались по-настоящему заботящих их предметов.
При всей раскованности обстановки лицо Моник оставалось, как и прежде, строгим, упрямым и недовольным. Напрасно Коплан старался развеселить ее, вызвать мимолетный смех, делавший ее по-детски трогательной. Все тщетно. Даже когда в ее словах слышалась ирония — а
Каким бы замкнутым ни было выражение ее лица, мужчины, как по команде, заглядывались на нее, влекомые стройностью ее фигуры, вызывающим бюстом и шапкой белокурых волос. Коплан не удержался от комментария на этот счет:
— У меня появляются завистники… Многие господа за соседними столиками с радостью поменялись бы со мной местами. Уверен, что они воображают, будто по выходе отсюда нас ожидают сладостные мгновения…
Эта шутка пришлась Моник не по нраву. Нахмурившись и не произнося ни слова, она посмотрела своему собеседнику прямо в глаза. Тревога, читаемая в этом режущем взгляде, удивила его. Наклонившись к ней, он чуть слышно прошептал с заговорщическим видом:
— Не волнуйтесь, я не серьезно. У меня и в мыслях нет ухаживать за вами.
— Не знаю, насколько вы искренни, — ответила она, не сводя с него глаз.
— Вот оно что! Вы сомневаетесь в моем чистосердечии?
— Да… Может быть, это вырвалось у вас непроизвольно, но я очень чувствительна к подобным вещам.
— Каким? О чем, черт побери, вы толкуете?
— Когда вы пригласили меня к себе в квартиру, я тут же почувствовала, что вызываю у вас интерес.
— А как же! Ведь я должен заниматься вами. Это вполне нормально.
— Не притворяйтесь невинной овечкой, вы отлично знаете, о чем речь. Даже если вы поклянетесь, что я ошибаюсь, я не поверю вам. Вы излучаете это с невероятной силой.
— Что «это»?
— Желание… Вы охочи до женщин, и вы хотите меня.
В течение нескольких секунд они смотрели друг на друга, не отрываясь. В конце концов Коплан заявил с обезоруживающей улыбкой:
— Допустим. И что из того?
— Если это для вас действительно так важно, то я не против. Об этом не может быть и речи! Мне не хотелось бы пасть столь низко и потерять всякое уважение с вашей стороны. Вы восхищены моим товарищем Мориэлем, который общался с вами восемь месяцев и обошелся без малейшего намека. Я просто обязан превзойти его! Наши будущие отношения в некоторой степени зависят от престижа, который я сумею сохранить в ваших глазах.
— К чему обобщать? То, что относится к Мориэлю, не обязательно должно распространяться на вас. Ваши ухаживания меня бы не шокировали.
— Глядите-ка! Забавное различие, не правда ли?
— Назовем это любопытством. Вы меня интригуете.
— При случае мы еще вернемся к этой теме. Пока что, горю я желанием или нет, признаюсь, что предпочитаю отложить на более поздний срок удовлетворение сексуальной потребности, проистекающей из напряжения, которое могло бы зародиться в моем организме под влиянием вашего анатомического строения.
Моник, застигнутая врасплох столь неожиданной в столь деликатный момент
— А вы кровожадны, — пролепетала она. — В кои-то веки сама делаю предложение мужчине — и вы осмеливаетесь поднимать меня на смех.
— Просто плачу вам вашей же монетой, — парировал он.
После чего подозвал жестом официанта, чтобы уплатить по счету.
Расставшись с Моник, Коплан направился в штаб-квартиру Службы, где был без промедления допущен в кабинет начальника.
Старик, вооруженный неизменной трубкой, внимательно взглянул в глаза Коплану. Казалось, он ждал, что Коплан заговорит первым, но тот молчал.
— Ну что, Коплан, — начал он сурово. — Как вы ее находите?
— Полагаю, вы говорите о Моник Фаллэн.
— Да, разумеется.
— По-моему, ваш выбор удачен. Считаю, что новобранец — первый сорт.
Старик не спеша извлек трубку изо рта и одарил Коплана взглядом, в котором угадывалась признательность.
— Вы снимаете с моих плеч тяжелейший груз, Коплан, и доставляете мне огромное удовольствие. Мне было важно услышать ваше мнение…
Глава III
Коплан, несколько оторопевший от непривычной признательности начальника, проговорил:
— Значение, которое вы, по-видимому, придаете моему мнению относительно этой юной особы, очень лестно для меня, но ваши слова меня удивляют. Как правило, принимая решения, вы не слишком считаетесь с мнением подчиненных.
— Наглая клевета, — обиделся Старик. — Присаживайтесь, нам предстоит решить два-три вопроса, касающиеся нашей новой сотрудницы.
Погружаясь в кресло, Коплан непринужденно произнес:
— Прежде чем выслушать вас, хотел бы задать вам один вопрос.
— Задавайте.
— Почему вы доверили роль наставника мне? До сих пор шефство над новичками никогда не входило в круг моих обязанностей. Должен ли я понять это так, что она ваша протеже?
— Нет, не протеже. Я все вам объясню. Я проявляю к этой девушке интерес по двум причинам: во-первых, у меня серьезные проблемы с кадрами; во-вторых, можно сказать, по моей просьбе — во всяком случае, стараясь сделать мне приятное, — мой старый друг Диссар завлек ее в сети нашей Службы. В каком-то смысле, чувствую здесь себя морально ответственным. И что меня больше всего смущает, мне пришлось ввязаться в нешуточную схватку, прежде чем достичь желаемого. Без моего вмешательства комиссия Учебного центра отсеяла бы ее.
— Кроме шуток? — изумился Коплан. — Комиссия признала ее негодной для разведывательной деятельности?
— Увы, да, милый Коплан! Вы ведь знаете, что признание годности возможно только при единодушии всех членов комиссии. Моя же кандидатка, вопреки всем ожиданиям, набрала к концу стажировки три голоса против… Мне пришлось перечислить все свои заслуги, прежде чем полковник согласился отступить от святых правил… Теперь вам ясно, почему я придаю такое значение вашему мнению?
Он тяжело повел плечами, все еще находясь во власти переживаний, и заговорил снова: