Корабельщик
Шрифт:
– Да что ты говоришь? – вскинулся Максим. – Может, тебе еще одну сказать? – Какая-то безумная бравада охватила молодого чиновника. Он уже собирался сообщить недавно слышанную им фразу: “Смерть сотворила два зла – благочинного да козла”, как вдруг Варя вплотную приблизилась к нему и прошипела:
– Молчи, дурак.
Максим осекся и бросил по сторонам взгляд: многие не занятые торгом купцы уже с откровенным интересом смотрели на их троицу, перемигиваясь и кивая друг другу с “понимающими” усмешками. Ему стало неловко за вспышку злости, и он молча кивнул головой, бросил: “Прощай” и скрылся в толпе. Лавируя между шумными покупателями, возмущенными дороговизной, он миновал рыночные ряды и вышел на Колчедановую.
“Нет, каково?” – продолжало клокотать в нем смутное и неприятное чувство, сильно смахивавшее на обиду. Больше ничего в голову не приходило, но постепенно Максим пришел в себя и понял, что Варвара, может быть, спасла его от больших неприятностей. Но неужели теперь отдают под суд даже за такую мелочь? Еще несколько месяцев назад все шумели о продажности Короля и его окружения, тупости земельной реформы и прочих сомнительных вещах, то теперь и слова против власти не скажи?
“Арестовать!” – молнией вспыхнуло в голове у переводчика, и Варя со своим подручным уступили место Фаддею и Февронии. Интересно, в подвале оборудованы отдельные помещения или же пленники сгрудились там все вместе, дожидаясь вызова к судейским? Ведь для всех попавших в лапы нового закона, за редким исключением, дорога одна – штык или пуля, и в Храмовую печь…
Да и какой еще могли придумать за такое короткое время “закон”, кроме как быстрое освобождение для всех преступников? Так, название одно. В Дольмене уж давно, например, увечных или немощных не убивают при первых признаках слабости, позволяя им скоротать последние дни как им захочется, на свободе.
На другой день Максим пришел на службу пораньше минут на двадцать, чтобы, не дай Смерть, не пропустить вестового от Элизбара. Он уже слышал от коллег, что товарищ министра частенько приходит в ведомство в начале девятого и возится с разными бумагами, пока в кабинет к нему не успели выстроиться очереди из старших чиновников. Пробегая глазами по свежей газете, полученной у секретаря отдела, довольно скоро Максим понял, что почти ничего не понимает. Мысли неотвязно крутились вокруг арестованных инженера и студентки. Она-то как попала в лапы гвардейцев?
Наконец часов в десять в кабинет к нему вошел невзрачный человек в сером, цепко огляделся и выложил на стол бурый запечатанный конверт без единой пометки. Максим расписался в реестре, и курьер тут же ушел. Молодой чиновник поспешно распечатал пакет и прочитал на обычном, без всяких печатей и гербов листе бумаги:
“Здравствуй, Максим. Дела плохи. До меня дошли определенные и вполне надежные сведения, что Урван Лаврин вчера вечером неожиданно стал готовить твой арест, уже почти выписал приказ. Сейчас, наверное, бумага уже готова, и вечером к тебе домой придут гвардейцы. Как ты знаешь, Лаврин сейчас возглавляет судебный отдел Метрического ведомства. Сам не понимаю, как ему удалось заручиться такой мощной поддержкой, аж самого Пименова – думаю, он знаком с ним еще с прошлого года, когда чем-то помог иллюминатам. А политики своих людишек всюду протащат, уж будь уверен. В общем, прикрыть тебя сейчас я не смогу. Храм тоже, кажется, этому упырю покровительствует. Тебе будет лучше уехать из Навии. Забирай семью и сегодня же в два часа садись на грузовой пароход до Питебора, место для тебе я уже заказал у своего человека в Пароходстве. По приезде на место сразу придешь в Адмиралтейство, спросишь Ореста Дидимова, он оформит тебя на работу и даст ключ от казенной квартиры.
Добираться нужно на пароходе, но не на пассажирском. Они редко ходят, к тому же на них нужно покупать билеты. Тебя обязательно схватят, когда ты назовешь себя, или уже в Питеборе арестуют. На паровозе тоже уехать не получится, разная сволочь порушила
Нет, не то я пишу, извини за отступление. Уже голова трещит от разных проблем.
У Фаддея Трифонова нашли селитру и самодельную бомбу, которой он собирался подорвать одного чиновника (не меня!). А Феврония знала о его планах, потому что жила с ним в общежитии Университета, но не донесла куда следует. В общем, их никак не спасти, законы все против них. Что же, теперь давайте бомбы под мобилями взрывать, если нам кто не нравится?
Уезжай, Рустиков, а я постараюсь прикрыть тебя, если смогу. Отпишу на запрос, что ты погиб в уличной драке, а к нашим документам метрологи пока не имеют доступа. Поголовный учет граждан, как ты знаешь, сейчас отменен, и прознать о тебе от питеборского Метрического Приказа Лаврин не сможет. Ты только не ходи в тамошний Приказ на учет вставать, и все будет хорошо.
Чем ты ему так насолил, дружище? Пока он у власти, тебе в столице лучше не показываться. Прощай, Максим, авось когда-нибудь свидимся. Да, не забудь уничтожить эту писанину, а то у меня могут быть неприятности, если она попадет в лапы Урвану”.
Подписи под бумагой не было. Вслед за письмом из конверта выпало две разноцветных бумажки по пятьсот талеров каждая. С момента свержения монархии монетный двор наладил выпуск бумажных денег, потому что на производство металлических вдруг перестало хватать серебра. Номиналы у этих бумажных денег чем дальше, тем больше обрастали нулями.
Максим, пришибленный свалившейся напастью, сунул деньги в карман. Вот и кончилась беззаботная жизнь в Военном ведомстве, опять приходится уезжать Смерть ведает куда, бросив все, ставшее за эти месяцы привычным и почти родным.
Серная спичка вспыхнула, огонь лизнул край бумажного листа и пожрал его.
К счастью, Касиния оказалась дома, и Максиму не пришлось бегать по окрестным дворам, выкликая ее. Бывший переводчик вкратце рассказал ей о предупреждении Магнова, не упомянув никаких имен, конечно. Девочка колебалась всего несколько секунд.
– Я еду с тобой, – твердо сказала она и тут же кинулась набивать мешок своими штучками. Кроме ее любимой куклы с облупившимися боками, Максим увидел даже парочку деревянных машинок, с которыми когда-то возился Ермилка. Зачем она потащит с собой эти болезненные обломки прошлого, ведь все равно мальчишка уже давно среди звезд? Но вслух Максим этого не сказал.
– Может быть, ты хочешь остаться? – спросил он. – Подумай, тут твои друзья.
– У меня один друг, – хмуро проговорила она, с каким-то ожесточением продолжая набивать сумку одеждой. – Да и тот отец.
Бросить пришлось очень многое. Максим взял только смену белья, пару книг по кораблестроительству, которыми он разжился во время студенчества, альбом с дагерротипами – с Домной они так и не удосужились сняться – и самые нужные столовые принадлежности, они могут пригодиться в дороге. Ноша Касинии оказалась и того легче, но тащить ее пришлось все равно Максиму.
У причала Пароходства уже вращал колесами – на холостом ходу – старинный корабль, давно списанный с морских линий на речные. Максим знал об этом из специальной литературы, досконально читанной в Университете. По борту корабля тянулась местами облупившаяся надпись: “Святая Текуса”. Погрузка, кажется, только что закончилась.
Максим вытер пот с разгоряченного быстрой ходьбой лицо. На заваленной тюками и ящиками товарной пристани еще перекрикивались рабочие, но ожидание скорой выпивки в тавернах уже светилось на их копченых физиономиях. Погрузочные мобили, почти телеги с моторами, разъехались по крытым стойлам, а наверху, у сходен вышагивал в нетерпении и курил папиросу человек в грязно-белом кителе.