КОРАБЛЬ МЕРТВЫХ
Шрифт:
–Я потерял свой корабль.
–В пьяном виде?
–Нет. Я никогда не пью ни единой капли.
–Вы же сказали, что вы моряк?
–Так точно, моряк. Мой корабль ушел тремя часами раньше, чем было условлено. Он должен был уйти с приливом, но так как он уходил без груза, то ему нечего было дожидаться прилива.
–Значит, ваши бумаги остались на корабле?
–Да.
–Я так и полагал. Вы помните номер вашей карточки?
–Нет.
–Кем она была выдана?
–Этого я не могу сказать вам в точности. Я плавал на каботажных судах, на бостонских, ньюйоркских и балтийских. Я уже не помню,
–Так я и думал.
–Не каждый же день смотришь на карточку. Я, признаться, ни разу не взглянул на нее за все время, пока она была у меня.
–Так.
–Она лежала у меня в кармане.
–Инородец?
–Нет, я родился в Америке.
–Ваше рождение было зарегистрировано?
–Не знаю. Тогда я был еще слишком мал.
–Значит, не зарегистрировано?
–Я же говорю вам, не знаю.
–Но я-то знаю.
–Так зачем же вы спрашиваете, если знаете?
–Так разве я хочу получить паспорт?
– спросил он меня.
–Этого я не знаю, сэр, хотите ли вы иметь паспорт.
–Ведь вы же хотите получить паспорт, а не я. И так как паспорта выдаю я, то, надеюсь, вы разрешите мне задавать вам вопросы? Не правда ли?
Этот человек был прав. Люди всегда правы. И это не составляет для них никакого труда. Сначала они выдумывают законы, а потом стараются вдохнуть в них жизнь.
–У вас есть точный адрес в Америке?
–Нет, я живу на кораблях или же, если не плаваю, то в наших общежитиях и ночлежках.
–Значит, без определенного адреса. Может быть, вы член какого-нибудь клуба?
–Кто, я? Нет.
–Родители есть?
–Нет, умерли.
–Родственники?
–Слава богу, нет. Если бы и нашлись какие-нибудь, я бы от них отрекся.
–Вы участвовали в выборах?
–Нет, никогда.
–Значит, вы не состоите и в избирательных списках?
–Безусловно, нет. Я бы не участвовал в выборах, если бы даже был в это время на берегу.
Он смотрит на меня с минуту тупым, ничего не выражающим взглядом. Все время он улыбался и, как и его коллега в Роттердаме, играл карандашом. Что стали бы люди делать, если бы вдруг не стало карандашей? Правда, тогда остались бы еще линейки или пресс-папье, или телефонный шнур, или очки, или несколько листов бумаги, или формуляры, которые можно перелистывать. Канцелярия позаботилась бы о том, чтобы чиновник не скучал. Мыслей, которыми он мог бы заняться, у него нет, а если какая-нибудь заведется, то в этот момент он перестает быть чиновником и становится самым обходительным человеком. Если бы в один прекрасный день пальцы лишились возможности играть настольными предметами, занесенными в инвентарный лист, и занялись бы сверлением стен, то от этого мог бы, пожалуй, пострадать фундамент.
–Я не могу выдать вам паспорта.
–Почему?
–На основании чего? На основании одних ваших голых утверждений? Этого я не могу. Да и не имею права. Я должен представить доказательства. Я должен дать отчет, на основании каких доказательств выдан паспорт. Чем вы можете доказать, что вы американец и что я обязан вами заниматься?
–Но ведь вы же слышите это?
–По говору?
–Конечно.
–Это не доказательство. Возьмите, к примеру, Францию. Здесь живут тысячи людей, которые говорят по-французски и в то же время вовсе не французы. Здесь есть русские,
–Но ведь я родился в Америке.
–Тогда, разумеется, вы можете быть американским гражданином. Но в таком случае вам пришлось бы еще доказать, не приберег ли ваш отец для вас другого гражданства, которого вы не сменили, став совершеннолетним.
–Мои прадеды уже были американцами и их родители тоже.
–Докажите мне это, и я обязан выдать вам паспорт, хочу я этого или нет. Приведите ваших предков или ваших родителей. Но я даже не требую этого: докажите мне только, что вы родились в Америке.
–Как же я это докажу, если мое рожденье не было зарегистрировано?
–Но это во всяком случае не моя вина.
–Может быть, вы станете оспаривать, что я родился?
–Совершенно верно. Это вопрос спорный. Тот факт, что вы стоите предо мною, не может служить для меня доказательством того, что вы родились. Я могу только верить этому, как и тому, что вы американский гражданин.
–Значит, вы даже не верите, что я родился. Ну дальше идти уже некуда!
Консул улыбнулся своей очаровательной улыбкой должностного лица.
–То, что вы родились, я беру на веру, потому что вижу вас перед своими собственными глазами. Но если я выдам вам паспорт и сошлюсь в отчете моему правительству на то, что видел этого человека и верю, что он американский гражданин, то легко может случиться, что меня уволят, потому что правительство нисколько не намерено считаться с моими верованиями. Оно считается только с тем, что я знаю достоверно. А что я знаю достоверно, я должен уметь доказать. Ваше гражданство и рождение я не могу доказать.
Приходится только пожалеть, что мы пока еще не сделаны из папье-маше, потому что тогда можно было бы сразу видеть по ярлычку, сфабрикован ли человек в Соединенных Штатах Америки или во Франции, или в Испании. И консулам не приходилось бы тратить свое драгоценное время на такие пустяки.
Консул бросил карандаш, встал, направился к дверям и выкрикнул какую-то фамилию. Вошел секретарь, и консул сказал ему:
–Взгляните, пожалуйста. Ваше имя?
– Он обернулся ко мне.
– Ах да, вспомнил: Галле. Правильно. Так вот, взгляните, пожалуйста!
Секретарь оставил дверь полуоткрытой, и я вижу, как у одного из шкафов, в которых расставлены тысячи желтых карточек, он разыскивает букву «Г» и мое имя. Это карточки ссыльных, неблагонадежных, пацифистов и известных анархистов.
Секретарь возвращается. Консул, который все это время стоял у окна и смотрел вниз, оборачивается к нему:
–Ну?
–Не значится.
Это я знал заранее. Теперь я получу свой паспорт. Но, разумеется, не так-то скоро. Секретарь ушел и закрыл за собой дверь. Консул не произносит ни слова, снова садится за письменный стол и некоторое время оглядывает меня, не зная, что бы ему еще спросить. По-видимому, он истощил весь запас своих вопросов. Наконец он встает и покидает комнату. Он идет за советом в один из других священных апартаментов.