КОРАБЛЬ МЕРТВЫХ

Травен Б.

Станислав устроился на корабль. На прекрасный голландский корабль. С хорошим окладом. Корабельный агент, нанимавший его, увидя его паспорт, сказал:

–Хорошие документы. Это я люблю. Теперь пойдем к консулу: надо зарегистрироваться и оформить все надлежащим образом.

Консул зарегистрировал и записал его имя: Станислав Козловский.

Потом спросил: «Ваша корабельная книжка?»

Станислав ответил: «Паспорт?»

–Безразлично, - сказал консул.

–Паспорт совсем новый, из местной полиции, выдан два дня тому назад. Человек нам подходящий, - сказал шкипер и закурил сигару.

Консул взял паспорт, перелистал его и удовлетворенно кивнул головой, так как это был образчик

идеальной бюрократии. Такие вещи импонировали консулу.

Вдруг он уставился в одно место паспорта и окаменел:

–Не можем вас принять.

–Что?
– крикнул Станислав.

–Что?
– крикнул шкипер и от изумления выронил из рук спички.

–Не принимаю, - сказал консул.

–Но почему же нет? Ведь я же знаю лично чиновника полиции, подписавшего паспорт.
– Шкипер начинал нервничать.

–Паспорт во всех отношениях безукоризнен. Но я не могу принять этого человека. Ведь у него нет подданства, - сказал консул.

–Это мне совершенно безразлично, - возразил шкипер.
– Я хочу взять этого человека. Мой первый офицер его знает, и корабли, на которых он плавал, превосходные корабли. Мне нужны именно такие люди, как этот моряк.

Консул, сложив паспорт, ударил им о ладонь своей левой руки и сказал:

–Вы хотели бы получить этого человека, господин капитан? Не хотите ли вы его усыновить?

–Какой вздор!
– буркнул шкипер.

–Берете ли вы на себя личную ответственность за то, что в любой момент сможете реабилитировать этого человека?

–Не понимаю, - промычал шкипер.

–Этот человек не имеет права жительства ни в одной стране. Он может быть на берегу только до тех пор, пока корабль стоит в порту. Если же корабль уйдет и его поймают, то обязанность пароходного общества или ваша обязанность, господин капитан, тотчас же взять этого человека обратно на корабль. Куда же вы его везете?

–Ведь он в любое время может вернуться сюда в Гамбург, - сказал шкипер.

–Может? Нет, не может. Германия может отказаться принять его и передаст его в распоряжение компании или вам обратно. Германия не обязана принимать его, поскольку он нарушил свои права и переступил границу. У него, впрочем, есть выход. Он может выхлопотать себе бумагу, дающую ему право в любое время вернуться в Гамбург или в Германию и жить здесь. Но такую бумагу может выдать ему только министерство, а министерство вряд ли сделает это так просто: ведь такая бумага равносильна документу о германском подданстве. Вам пришлось бы начать хлопоты очень издалека. Если бы он мог получить документ о германском подданстве, то, конечно, уже имел бы его в руках. Ведь он же немец и родился в Познани. Но ни Германия, ни Польша не признают его своим. Конечно, если вы или ваша компания возьмете на себя прямую ответственность за этого человека…

–Как это возможно?!
– воскликнул шкипер в раздражении.

–В таком случае я не могу принять этого человека, я бессилен помочь вам, - спокойно сказал консул, вычеркнул из книжки записанное имя и вернул Станиславу паспорт.

–Послушайте, - обернулся, выходя из комнаты, шкипер.
– Послушайте, не можете ли сделать на этот раз исключение? Мне очень хотелось бы взять на корабль этого человека. Он прекрасный рулевой.

–Мне очень жаль, капитан. Но мои полномочия слишком ограничены. Я должен придерживаться инструкций. Я - только подчиненный.

Консул поднял плечи до самых ушей, а кисти его рук повисли, раскачиваясь под прямым углом у локтей. Это выглядело так, словно ему подрезали и ощипали крылья.

–Проклятые порядки, будь они прокляты, - крикнул в бешенстве шкипер, бросил сигару на пол, растоптал ее и с шумом захлопнул за собой дверь.

В коридоре стоял Станислав.

–Что мне делать

с тобой, сынок?
– сказал старый шкипер.
– Мне очень хочется взять тебя с собой. Но теперь ты вообще не попадешь ни на один корабль - консул знает твое имя. Вот тебе два гульдена, повеселись сегодня вечером. А мне придется поискать себе другого рулевого.

Шкипер и прекрасный голландец исчезли.

XXXVII

Но Станиславу во что бы то ни стало надо было устроиться на корабль.

–«Честная профессия» хороша на время. Но не надолго. Какой-нибудь ящик или мешок, кому от него убыток? Это только утечка в крупном деле. Ящик может сломаться и при погрузке. Но и «честная профессия» в конце концов надоедает.

Я ничего не ответил Станиславу, и он продолжал:

–Да, скажу я тебе, страшно надоедает. У тебя всегда такое чувство будто ты сидишь на чужом кармане. Немного - ничего. Но потом появляется мерзкое ощущение. Хочется ведь и самому что-нибудь делать. Хочется видеть результаты своей работы. Видишь ли, Пиппип, стоять на руле в непогоду и держать курс… Это дело! Никакая «честная профессия» с ним не сравнится! Что и говорить, Пиппип, никогда не сравнится! Вот ты стоишь и стоишь, а коробка твоя хочет вывернуться и выскользнуть из курса. Но ты держишь ее на поводу… смотри: вот так.

Станислав схватил меня за пояс и попытался перевернуть, словно держал в руках рулевое колесо.

–Послушай-ка, ведь я не руль, пусти меня!

–А вот если ты удержишь судно в непогоду и оно не соскользнет у тебя ни на один вершок, то - я скажу тебе, Пиппип - хочется кричать от радости, что ты можешь держать на поводу этого великана, что он покорно подчиняется твоей воле, как кроткий ягненок. И когда потом первый офицер или даже шкипер, взглянув на компас, скажет: «Козловский - молодчина, умеет держать курс, чертовски чистая работа, я бы сам не сделал лучше!…» Да, Пиппип, сердце у тебя готово выпрыгнуть от радости, ты готов брыкаться, как молодой теленок. А «честная профессия» этого никогда не может дать. Правда, и там бывают приятные минуты, когда благополучно удастся хапнуть, и там смеешься подчас, но разве это такой смех? Это неискренний смех. Смеешься, а сам оглядываешься, не идет ли кто за спиной, не хотят ли тебя схватить.

–Я, правда, никогда еще не плавал на больших судах, а все больше на маленьких. И мне кажется, что ты прав, - сказал я.
– Но и при окрашивании то же самое. Когда тебе удастся зеленый или синий кант и ты ни разу не поскользнулся и не разлил краски по борту, это доставляет тебе большое удовольствие.

Станислав помолчал некоторое время, сплюнул за борт, сунул в зубы новую сигару, которую купил за полчаса до этого у торговца, подплывшего к нам на лодке, и сказал:

–Ты, пожалуй, в душе смеешься надо мной. Таскать уголь, когда ты, в сущности, рулевой - и лучший рулевой, чем эти бандиты, - может быть, и позор. Но нет. В этом тоже есть свои маленькие радости. На такой коробке, как наша, все одинаково важно. Без угля кочегар не сможет развести паров, наша коробка станет и будет стоять, как заступ в глине. И я скажу тебе: сбросить в люк пятьсот лопат на десяти шагах расстояния и насыпать запасу столько, что кочегару негде повернуться, - это тоже не фунт изюму! Когда ты бросаешь лопату и смотришь на эту гору, которая выросла благодаря твоим усилиям, - ну разве сердце не смеется у тебя в груди от удовольствия? Иногда, честное слово, я готов облобызать эту гору при виде того, как она стоит такая высокая и смотрит на тебя удивленно, потому что ведь только недавно еще она была наверху в рундуке и вдруг очутилась здесь у котлов. Нет, с работой, со здоровой работой не сравнится самая лучшая «честная профессия».