Корабль неспасенных
Шрифт:
Как с такими взглядами можно работать в Центре профилактики? Климова должны были бы проверить с ног до головы и не назначить даже в отдел контроля.
– Вы как-то просто и прямолинейно судите. И, на мой взгляд, неправильно!
– Можешь мне возразить? Или просто тебя учили повторять чужие слова?
Она рассматривала лицо Климова. Открытый лоб, напряженные крылья носа. От широкоплечей фигуры будто жар исходил. Плавил возражения и любые попытки сопротивления. Гнул в дугу. И ответ не хотел находиться. Она обхватила стакан с клюквенным морсом. Зачем его заказала?
– Тогда зачем вы работаете в Центре? Зачем проводите свои беседы?
– Просто регулирую убой. Отделяю больных особей от пока еще здоровых, отправляю тех и других в загоны. Тоже своего рода бессмысленная рутина.
– А себя вы к скотам не причисляете?
Даже страшно от собственной наглости. Но Климов только довольно расхохотался.
– Но почему же. Я тоже вечно недоволен жизнью и мне чертовски тяжело угодить. Скот, но понимаю это. Хотя бы здравомыслящий скот. Принимаю жизнь, как есть. Беру для себя то, что могу взять. Не ною, что неправильное общество сделало меня несчастным.
– Может, вы просто приспособленец?
–Хотя бы не строю из себя жертву.
– А Елена Степановна строит?
– Конечно. Жалеет себя. Твердит, что она не такая, как есть, а какая-то другая. И поэтому жизнь ей нужна другая. Излюбленная позиция человека. Жертвы и скота.
Жертва собственной жизни, которая обернулась смертью. Шаги по заранее расчерченным клеточкам. Режиссированный, продуманный в каждом движении танец. Выпрыгивая из окон, вооружаясь бритвами, цепляя за крюк веревку, такие как Елена Степановна кричали, что мир вместо жизни подсовывает им смерть. В обществе цифрового благополучия. Отправлялись в ее объятия и становились преступниками. Диссидентами и изгоями с точки зрения государственной системы.
В семье потомственных управленцев Женя стала практически революционеркой с такими взглядами. Но сейчас… Ее желание спасать мир Игорь Климов загонял в тупик со стальными углами. Давай, Женечка, носи воду в бездонный колодец, твоя жизнь пройдет, а он все равно останется пуст.
– Теперь я понимаю, почему вы так разговаривали с Еленой Степановной.
– Нормально разговаривал. Я не психолог, моё дело контроль, а слова – плетка. У нарушителей не должно возникать желания снова встречаться со мной.
– Плохой полицейский.
– Очень плохой. И ты, Женя-практикантка, портишь мне все впечатление. Своими сочувствующими взглядами, скромным сидением на краю кушетки.
– Предлагаете тоже взять плетку.
– Больно надо. Сам справлюсь. И ты для такого не годишься. Но предложение у меня есть.
Он подался вперед, а Женя замерла, теряясь от насквозь прожигающей синей стали взгляда, вида жесткого изгиба губ. Климов протянул руку, пальцы нежно коснулись скулы, соскользнули к губам, обвели подбородок.
– Предлагаю все же на «ты», Женя, и провести эту ночь у меня, – хрипло сказал Климов. – А дальше, как пожелаешь.
Ей так и не удалось понять, что желает. Заглядывала внутрь себя и пока перебирала сомнения и ощущения, поток по имени Игорь Климов тащил потерявшее ориентацию тело. Отвечая
Позже Женя поняла, что в первые дни их знакомства искала у Климова не любовь и даже не секс, а будоражащий нервы опыт. Что еще скажет и сделает этот человек?
В ее круге общения не встречались ни выставленные напоказ холодность и расчетливость, ни эгоизм, как публичная декларация мировоззрения. Забота об интересах других, сопереживание каждому встречному и поперечному, разговоры об общественном благе были чем-то вроде цивильной одежды. Без нее нельзя выходить из спальни в гостиную, а тем более на улицу.
Градус общественного лицемерия мог достигать ста восьмидесяти у профессионалов с высоким эмпатфактором. Последний считался как раз показателем способности человека к пониманию других и сочувственному отношению. Хотя первое совсем не гарантировало второе, а профессиональное неравнодушие практически всегда превращалось в высококлассную его имитацию.
Женя сама умела проявлять внимание к ближнему, даже не вслушиваясь в то, что он говорит. Простенький навык. А вот послать страждущего куда подальше – немыслимое усилие. Климов мог это одним взглядом. И делал великолепно.
Следуя за проклятым магнетическим цинизмом, Женя и нырнула к нему в постель.
С самого первого раза он вертел её, как хотел, и разрывал поцелуи в момент собственного желания. Пробирался языком во все уголки тела, не останавливаясь, чтобы уловить согласие. Исследовал губами и пальцами. Она уплывала, переставала понимать, что происходит сейчас и будет дальше.
Игорь ни тогда, ни после не ждал каких-то особых реакций – просто отдай тело и падай. И Женя упала. Гораздо ниже планки привычного для нее секса. Будто стала вещью в чужих руках, которую радуют и нежат по собственному усмотрению.
После первого секса было жесткое плечо под головой, облачка дыма, вытягивающиеся в струйки и быстро исчезающие в конусе вентиляции. Потом половинка курицы из холодильника, которую они рвали прямо руками, и слегка зачерствевшие куски черного хлеба. А к вечеру ящик нефильтрованного пива, доставленный роботом с заедающей голосовой записью. Минут пять на его просьбы подтвердить получение они, полуголые, ржали в двери .
Ночь казалась бесконечно длинной, чтобы трахаться и болтать. Игорь язвил над ее будущей руководящей должностью. Сыпал профессиональными историями, смешными, грустными и по-настоящему трагичными. Для него они были просто одинаково занимательными. По привычке Женя пыталась посмотреть на мир глазами собеседника и в какой-то момент вернулась к их дневному разговору.
– Почему ты считаешь, что все сами виноваты в своих бедах? Нас учили, что это не так. За последний десяток лет количество суицидов и приобретенных ментальных расстройств выросло почти в два раза. Это очень большой рост. Значит, есть какие-то объективные причины, понимаешь? Дело не в том, что человек – это скот. Просто общество неидеально, на самом деле. Надо что-то менять.