Корабль-призрак
Шрифт:
Дверь распахнулась, и Филипп с карабином в руках стремительно выбежал на улицу: он застал мингера Путса лежащим на земле и над ним обоих негодяев, из которых один уже занес над ним нож, но в этот самый момент меткая пуля Филиппа пробила ему голову. Тогда последний негодяй схватился с Филиппом врукопашную, и между ними завязалась ожесточенная борьба. Но ей скоро был положен конец Аминой, которая, подойдя совсем близко к боровшимся, выстрелила в негодяя почти в упор.
Здесь мы должны предупредить читателя, что Путс, возвращаясь домой, еще издали услышал выстрелы; мысль о дочери и о деньгах придала ему крылья; он даже не подумал о том, что он — слабый, беззащитный и безоружный старик. И вот он, наконец, добежал
Как только и последний разбойник упал, Филипп поспешил к мингеру Путсу, которого он поднял с земли и отнес на руках в дом, как малого ребенка. Старик все еще находился в полусознательном состоянии от перенесенного им испуга и возбуждения, но вскоре очнулся.
— Дочь моя! Где моя дочь? Где она? — воскликнул он.
— Я здесь, отец, и ничего со мной не случилось! — отозвалась Амина.
— Ах, дитя мое! Ты жива и невредима… да, да… теперь я вижу… а мои деньги? Где мои деньги?! — продолжал он и вскочил даже на ноги.
— И деньги целы, отец!
— Целы? Ты говоришь, что деньги все целы? Ты это знаешь наверное? Дай мне посмотреть…
— Смотри, видишь, сундук не тронут, никто не прикоснулся к ним, и все благодаря человеку, по отношению к которому ты поступил даже нехорошо!
— Кто? Кто это? О ком ты говоришь? Ах, да, теперь я вижу. Это Филипп Вандердеккен; он мне еще должен три гильдера с половиной да еще должен вернуть мне склянку… Так это он спас тебя и мои деньги? Да?
— Да, он это сделал, рискуя своей собственной жизнью!
— Ну, хорошо! Я готов простить ему весь его долг, да весь… но склянка ему не нужна, ее он должен мне вернуть. Дай мне воды, дитя!
Старик еще не сразу окончательно пришел в себя и успокоился.
Филипп предоставил его заботам дочери, а сам, захватив с собой пару заряженных пистолетов, вышел, чтобы убедиться, какая участь постигла четырех негодяев. теперь луна выбралась из-за туч, заслонявших ее, и, стоя высоко на небе, светила так ярко, что можно было ясно различать все предметы. Оба разбойника, лежавших поперек двери, на самом пороге, были мертвы. Те же двое, которые напали на мингера Путса, были еще живы, но один из них уже кончался, а другой исходил кровью. Филипп обратился к последнему с несколькими вопросами, но не получил на них никакого ответа. Отобрав все их оружие, он вернулся в дом, где застал старика, за которым ухаживала его дочь, уже совершенно оправившимся.
— Благодарю вас, Филипп Вандердеккен, благодарю вас очень! Вы спасли мне мое дорогое дитя и мои деньги! Правда, их очень немного, даже совсем мало, — ведь я очень беден, — но я благодарю вас от всего сердца и желаю вам прожить долгие годы в счастии!
При этих словах Филипп вдруг вспомнил впервые с момента своей встречи с разбойниками о письме и о своей клятве, и по лицу его пробежала тень.
— Долгие годы, счастливо, — пробормотал он, — нет, нет… Это не для меня! — мысленно добавил он, уныло качая головой.
— И я, со своей стороны, должна благодарить вас, — проговорила Амина, вопросительно заглядывая ему в лицо. — Право, я вам очень благодарна… за многое, за очень многое! — добавила она.
— Да, она очень благодарна, — подтвердил отец, как бы желая прервать дочь, — только мы очень бедны… и если я говорил о своих деньгах, то именно потому, что у меня их так мало, что я никак не мог бы лишиться их… Но вы можете не платить мне тех трех с половиною гильдеров, что должны мне, это я готов потерять для вас, мингер Филипп!
— Нет, зачем же вам терять их, мингер Путс! — заметил Филипп. — Я обещал вам заплатить и сдержу
— У вас тысячи гильдеров! Тысячи гильдеров!! — повторил Путс. — Нет, пустяки, этого не может быть!
— Повторяю вам, Амина, что у меня тысячи гильдеров лежат без употребления, — сказал Филипп, — а вы знаете, что я вам никогда бы не солгал!
— Я поверила вам и тогда, когда вы сказали это моему отцу! — отозвалась она.
— В таком случае, если вы так богаты, то, зная мою бедность, вы может быть…
Но Амина зажала старику рот рукой, и фраза его осталась недоконченной.
— Отец, нам пора ложиться спать! На сегодня вы должны нас покинуть, Филипп! — добавила она, обращаясь к молодому человеку.
— Нет, я этого не сделаю, и вы можете быть уверены, что я всю ночь не сомкну глаз. Вы можете спокойно ложиться спать, так как теперь действительно время отойти ко сну! Спокойной ночи, мингер Путс. Я попрошу у вас только лампу, до рассвета еще далеко, затем уйду. Спокойной ночи, Амина!
— Спокойной ночи! — ответила девушка, протягивая ему руку. — И премного благодарю вас!
— Тысячи гильдеров!! У него тысячи гильдеров! — шептал старик, глядя вслед Филиппу, который выходил из комнаты и спускался вниз.
ГЛАВА V
Филипп Вандердеккен уселся под портиком входной двери и смахнул волосы со лба, который он подставил под ветер, так как постоянное возбуждение и волнения последних дней вызвали у него лихорадочное состояние, нервность и общее недомогание. Он чувствовал потребность в отдыхе, но знал, что для него нет настоящего отдыха, нет спокойствия. Его томили тяжелые предчувствия; он предвидел в будущем длинный ряд всевозможных опасностей, бедствий, невзгод и даже смерть, преждевременную, неестественную смерть, но он смотрел на все это без ужаса и даже без волнения. Ему казалось, что он начал жить всего только три дня тому назад, а что все, что было раньше, было какое-то бессознательное существование; у него было невесело на душе, но он не чувствовал себя несчастным. Мысли его все время вращались вокруг рокового письма. Страшное, неестественное исчезновение его несомненно указывало на его сверхъестественное происхождение, во-первых, и во-вторых, на то, что это послание предназначалось именно ему и никому другому; а находящаяся в его руках священная реликвия еще более наглядно подтверждала этот факт.
«Такова моя судьба! Это мой долг! — думал Филипп. — И я исполню его, чего бы это мне ни стоило». — Порешив на этом, он невольно перенесся мыслями к прелестному образу молодой девушки.
«Неужели, — думал он, — этому прелестному созданию суждено быть связанным с моей судьбой? Судя по событиям последних дней, можно было бы подумать, что это так. Но, конечно, это только одному небу известно, и пусть да будет его Святая Воля! Я поклялся, и Господь слышал мою клятву, посвятить свою жизнь на облегчение страшной участи моего бедного отца, но разве это мешает мне любить Амину? Нет! Моряк, посвятивший себя службе на море, избравший для себя дальние плавания в Индию, разве он не проводит целые месяцы дома, в своей семье, на берегу, а затем возвращается к исполнению своих обязанностей и своего долга?! Мне предстоит скитаться в открытом море, плавать по океанам и жить вдали от родины. Но сколько раз придется мне все снова и снова возвращаться сюда, и почему бы мне лишить себя утехи и отрады радостного возвращения к любимой женщине, счастья, ее улыбки и привета? А все же хорошо ли я поступаю, добиваясь любви девушки, которая если раз полюбит, то, я уверен, будет любить искренно и глубоко… И смею ли я убеждать ее связать свою жизнь с жизнью человека, обреченного судьбой на всякие невзгоды и, вероятно, даже на преждевременную смерть?!