Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)
Шрифт:
Он вспомнил, как Мартин говорил о том, что женщин здесь гораздо больше, чем мужчин. И ему пришло на ум словосочетание «ментальный матриархат». Мысль показалась ему глупостью, но он вдруг испугался, что это может быть правдой. Это объясняет, почему ломались остальные мужчины. Ведь если женщины стоят у власти, а это очень даже может быть, то при их врожденной страсти доминировать они не делают различия между местными мужчинами и мужчинами с Земли. Всякий мужчина — мужчина. Он сердито передернулся при мысли о том, что его могут причислять к тому же виду,
Он резко встал. «Я не голоден, — думал он, — нисколько не голоден. Я возвращаюсь домой, чтобы заказать ей обед и дать понять, что я вовсе не голоден. Я заставлю ее почувствовать, что она сама находится на низшей ступени, и тогда у нее не будет возможности давить на меня. Ни одна гнианская баба со своими глазами-плошками не возьмет надо мной верх!»
Потом он заморгал и спешно отвернулся, когда понял, что смотрит на хаотичные царапины на дальней стене конторы. И на ремень без пряжки, который до сих пор, безвольно свернувшись, лежит под койкой.
Снова сон. Сон впивался в мягкую плоть его мозга острыми как бритва когтями. Он был весь в ноту. Он со стонами метался на постели, потом вдруг проснулся, уставившись в темноту.
Ему показалось, он что-то видит в изножье кровати. Закрыл глаза, потряс головой и снова взглянул. В комнате никого не было. Он ощутил, что опустошающие разум мысли откатываются, словно некий инопланетный прилив.
Он сердито сжал кулаки. «Она была здесь, пока я спал, — думал он. — Черт бы побрал эту сучку, она была здесь!»
Он откинул одеяло и нервно кинулся к спинке кровати.
Их не было. Однако назойливый аромат поднимался от пола, словно танцующие на кончике хвоста змеи, и заползал ему в нос. Зажав ноздри руками, он повалился на матрас, живот свело судорогой. «За что? — мысленно спрашивал он себя снова и снова, — Господи, за что?»
Разозленный, он вышвырнул цветы у нее на глазах, и ее мысли принялись умолять его, падая в сознание, словно капли дождя.
— Я же сказал «нет», разве не так? — заорал он на нее.
Потом он сел за стол и, как сумел, взял себя в руки. Мне еще долго здесь быть, уговаривал он себя, так что полегче, полегче.
Теперь-то он знал наверняка, почему смена длится всего полгода. Этого будет более чем достаточно. «Но я не сломаюсь». Так он приказывал себе. Решено, она его не сломает, а значит, надо держать себя в руках. «Она слишком глупа, чтобы сломать меня», — намеренно подумал он, надеясь, что она перехватит эту мысль.
Она совершенно точно перехватила, потому что ее плечи вдруг подавленно поникли. И за завтраком она нарезала вокруг него круги, словно боязливое привидение, отворачивая лицо и держа свои мысли при себе. Он поймал себя на том, что едва ли не сочувствует ей. Наверное, она не так уж виновата, подумал он, это же просто врожденная особенность гнианок — доминировать над мужчинами.
Потом он понял, что ее мысли снова с ним, полные нежности и плаксивой признательности. Он попытался сохранять душевное равновесие и не обращать на них внимания,
Весь день он много работал, расплатился с бригадиром зерном и специями, которые тот раздал рабочим. Ему стало интересно, окажутся ли в итоге эти гонорары у женщин. Где бы те ни были.
— Я записываю свой голос, — надиктовал он на магнитофон тем же вечером. — Я хочу слышать, как он звучит, а не то я забуду собственный голос. Больше поговорить здесь не с кем, поэтому приходится говорить с самим собой. Печально. Ну да ладно.
Вот я на Станции-четыре, братцы, чудесно провожу время и мечтаю, чтобы вы оказались на моем месте. О, здесь вовсе не так уж плохо, не поймите меня неправильно. Однако я подозреваю, что именно выбило из седла Корригана и тех несчастных, которые работали здесь до него. Это Любимая и ее каннибальский разум сожрал их всех. Но вот что я вам скажу: я ей не по зубам. Можете смело ставить на меня. Любимой не удастся…
Нет, я тебя не звал! Давай убирайся из моей жизни! Сходи в кино или еще куда-нибудь. Да, да, я знаю. Тогда отправляйся спать. Только оставь меня в покое. «В покое».
Вот, это я ей. Ей придется как следует потрудиться, чтобы заставить меня царапать стенку.
Однако перед сном он старательно запер дверь комнаты. И, заснув, он стонал все из-за того же кошмара, конечности у него тряслись, и о ночном отдохновении уже и речи не шло.
Он проснулся от какого-то толчка рано утром и кинулся проверить замок на двери. Он неуклюже дергал ручку непослушными пальцами. Наконец его отупевший разум осознал тот факт, что дверь до сих пор заперта, и он, пошатываясь, вернулся в постель и снова провалился в одуряющий сон.
Когда позже утром он проснулся, в ногах кровати снова были цветы, роскошные, пурпурные, сладко пахнущие, а дверь была заперта.
Он не смог спросить ее о цветах, потому что в гневе выскочил из кухни, когда она назвала его «дорогой».
«Больше не будет цветов! Обещаю!» — кричали ему вдогонку ее мысли. Он заперся в гостиной и сел за письменный стол, ощущая тошноту. «Держись!» — приказал он своему организму, крепко сжимая руки и стискивая зубы.
«Кушать?»
Она с той стороны двери, он знает. Линделл закрыл глаза. «Уходи, оставь меня в покое», — приказал он.
«Прости меня, дорогой», — сказала она.
— Прекрати называть меня «дорогой»! — взорвался он, ударив кулаком по столу. Когда он повернулся на стуле, то зацепился за ящик стола пряжкой ремня и таким образом его выдвинул. Он посмотрел внутрь, на сверкающий газовый пистолет. Почти безотчетно протянул руку и дотронулся до гладкого дула.
Он судорожно задвинул ящик на место. «Никогда!» — поклялся Линделл.
Внезапно он огляделся, ощутив себя оставленным в одиночестве и свободным. Встал и спешно подошел к окну. Он увидел ее внизу, она торопливо шла куда-то с корзиной в руке. Отправилась за овощами, решил он. Однако же отчего она так поспешно ушла?