Корабль, сокрытый в земле
Шрифт:
— Слишком занята, чтоб уделять внимание еде, не так ли?
— Ну, не так уж…
— Когда прошлым вечером я увидел тебя, ты выглядела как жертва Батаанского голодного марша. Ты узнала меня, но это все. При ходьбе ты даже не оставляешь следов на земле. Через пять минут после того, как мы зашли в дом после созерцания твоей восхитительной находки, ты спросила, показала ли ее мне.
Бобби по-прежнему сидела, уставившись в стол, но Джим выдел выражение ее глаз: зловещее и застывшее.
Он легонько прикоснулся к ней.
— Я
Бобби отвернулась от него.
— Если ты хочешь сказать, что я ненормальная…
— Боже сохрани, я не говорю, что ты ненормальная! Но ты обязательно ею станешь, если не остановишься. Ты осознаешь, что у тебя появились провалы в памяти?
— Ты допрашиваешь меня, Гард.
— А для женщины, которая 15 минут назад спрашивала моего совета, ты выглядишь как чертовски враждебно настроенный свидетель.
Несколько мгновений они глядели друг на друга через стол.
Первой сдалась Андерсон.
— Провалы это не то слово. Не сравнивай, что происходит с тобой в подпитии с тем, что происходит со мной. Это не одно и то же.
— Я не собираюсь спорить с тобой о значении слов, Бобби. Это отговорка, и ты прекрасно это понимаешь. Та вещь опасна. И лишь это кажется мне важным.
Андерсон взглянула на него. Ее лицо было непроницаемым.
— Ты так думаешь, — проговорила она, не вопросительно и не утвердительно слова звучали плоско и безжизненно.
— Ты не просто принимаешь чьи-то мысли, — сказал Гарденер. — Тобой управляют.
— Управляют. — Выражение лица женщины не изменилось. Гарденер потер лоб.
— Да, управляют. И погоняют так, как плохой жестокий наездник пришпоривает лошадь, пока та не упадет замертво на дорожке… а затем в ярости хлещет кнутом мертвое тело из-за того, что проклятая лошаденка осмелилась умереть. Такой человек опасен для лошадей, а то, что внутри корабля… я думаю, оно опасно для Бобби Андерсон. Если бы я не появился…
— Что дальше? Если бы ты не появился, то что?
— Ничего, ты бы копала день и ночь, забыв о еде, и к этим выходным ты бы умерла.
— Не думаю, — холодно отозвалась Бобби, — но чтобы продолжить дискуссию, признаем, что ты прав. Я снова вышла на дорожку.
— Ты не вышла на дорожку, и с тобой не все в порядке. Выражение ослиного упрямства снова вернулась на ее лицо, и это показало Гарду, что он плохо поработал и Бобби как бы не услышала его.
— Ну посмотри, — проговорил Гарденер, — я с тобой лишь один день. Впервые за историю человечества случилось невероятное, наиважнейшее и сводящее с ума событие. Когда все всплывет наружу, "Нью-Йорк Тайме" распишет все в подробностях, "Нейшнл Энквайрер" подаст это как вопрос национальной важности. Под влиянием этого люди переменят свою чертову религию, ты понимаешь это?
— Да.
— Это не бочка
— Да, — опять повторила женщина.
— Тогда убери это пьяное выражение со своего лица. Если мы хотим поговорить об этой штуковине, давай говорить о ней. Андерсон вздохнула.
— Да-а. Хорошо. Извини.
— Я признаю свою не правоту по вопросу Военно-воздушных сил… Они сказали это одновременно и одновременно засмеялись, что было здорово.
Все еще улыбаясь, Гард произнес:
— Что-то нужно сделать.
— Согласна, — поддакнула Бобби.
— Но боже мой, Бобби! Я провалился на экзамене по химии и едва ли преуспел в физике. Я не уверен, как, но я знаю, что корабль нужно… ну… заставить всплыть или что-то в этом роде.
— Нам нужны специалисты.
— Точно! — ухватился Гарденер. — Специалисты.
— Гард, все эксперты подконтрольны полиции Далласа. Гарденер развел руками.
— Теперь, когда ты здесь, со мной все будет в порядке. Я это знаю.
— Похоже, будет по-другому. Теперь у меня начнутся провалы в сознании.
Андерсон произнесла:
— По-моему, игра стоит свеч.
— Ты ото уже решила, ведь так?
— Я уже решила, чего мне хочется, да. Мне хочется без лишнего шума закончить раскопки. Выкапывать корабль целиком не имеет смысла. Мне кажется, что если мне — нам, я надеюсь, — удастся углубиться еще футов на 40–50, мы дойдем до люка. И если мы проникнем внутрь… — Ее глаза вспыхнули, и Гарденер почувствовал ответный прилив восторга, зародившийся, как ему показалось, где-то в груди. Никакие возражения и доводы не могли затуманить сияние этой радужной перспективы.
— Если мы проникнем внутрь? — повторил он.
— Если мы проникнем внутрь, мы найдем пульт управления. А если нам повезет, я смогу поднять эту… штуку над землей.
— Ты думаешь, что сможешь?
— Я знаю, что смогу.
— А что потом?
— А что потом, я не знаю, — передернулась Бобби. Это было самой лучшей, самой продуманной и выпестованной ложью за все время… но Гарденер понял, что это было ложью. — Потом произойдет то, что и должно произойти… это все, что я знаю.
— Но ведь ты сказала, что решать буду я.
— Да, я сказала. Но как только уйдешь отсюда, все, что ты сможешь сделать — это никому не говорить ничего. Если ты решишь, что должен, как я смогу остановить тебя? Пристрелить из дробовика дяди Фрэнка? Я не смогу. Может, герой одной из моих книг и смог бы, но не я. Такова, к сожалению, действительность, и в ней нет верных ответов. Мне кажется, — я буду просто стоять и смотреть, как ты уходишь. Но кого бы ты ни позвал, Гард, — ученых из университета Ороно, биологов из Лаборатории Дженнинкса, физиков из МИТа, кого бы ты ни позвал, в конечном итоге ты действительно вызовешь полицию Далласа. И придут люди с мотками колючей проволоки и полные машины вооруженных людей.