Корабль судьбы. Том 2

Хобб Робин

Еще один взгляд в зеркало убедил ее, что немалые косметические усилия все-таки не поставили их с нею вровень по необычности. Малта вновь улыбнулась, на сей раз про себя, любуясь, как играет свет на ее чешуе. Медленно повернула голову направо, налево…

– Чудесно, – повторила она. – Можете идти, девушки.

– Но, госпожа, твои чулки… твои туфельки…

– Я сама их надену. Ступайте, милые, ступайте. Или вы хотите, чтобы я вправду поверила, будто там вас не ждут молодые люди в надежде, а не освободитесь ли вы сегодня чуть-чуть пораньше?

Ответные улыбки, просиявшие в зеркале, сказали ей, что она вполне угадала. И неудивительно! Сногсшибательные балы вроде сегодняшнего

будоражили снизу доверху все многочисленное население сатрапского дворца. Одни только танцы будут происходить не менее чем в четырех разных залах – для разных уровней аристократии, – и Малта отлично знала, что отблески праздника достигнут даже распоследних закутков, где помещаются слуги. И кому какое дело, что за последний месяц это уже был третий по счету роскошнейший бал. Всем по-прежнему хотелось пусть одним глазком, но посмотреть на печальную, немыслимого изящества красавицу – вдовствующую королеву Пиратских островов. Или узреть людей Старшей расы, упоенно танцующих друг с другом. Недавно призванные советники и прежняя знать вновь будут соревноваться, на все лады восхваляя юного сатрапа, бестрепетно отправившегося навстречу опасностям дикого и безбрежного мира – чтобы вернуться победителем, да еще и приобретя себе таких необыкновенных союзников. Сегодня им в последний раз представится такая возможность. Завтра они с Рэйном уедут на север на Проказнице вместе с Уинтроу и королевой Эттой.

Завтра для них наконец-то начнется дорога домой.

Малта натянула чулки, потом маленькие белые атласные туфельки. Примеряя вторую туфельку, она пристально к ней пригляделась и попыталась припомнить, какую трагедию некогда пережила из-за того, что для первого в жизни бала у нее не нашлось совсем новеньких туфелек и пришлось довольствоваться перешитыми. Малта мысленно пожалела ту бедную, наивную девочку из своего недавнего прошлого и покачала головой, улыбнувшись своему тогдашнему невежеству. Потом взяла с туалетного столика белые кружевные перчатки. Они доходили до самых локтей, причем кружево было нарочно сплетено таким образом, чтобы отнюдь не скрывать, а, наоборот, красиво подчеркивать сверкающие красные чешуи. А не далее как вчера одна из служанок по секрету поведала ей, что на базаре уже начали продавать перчатки со вставочками, производившими сходное впечатление!

Малта еще раз посмотрела на себя в зеркало, пытаясь как следует поверить, что это и вправду она. Ей без конца твердили, как она прекрасна. Ее платье ниспадало белоснежными каскадами, таившими, однако, алые вставки, и эти вставки вспыхивали огнем, лишь когда Рэйн кружил ее в танце. Портниха, создавшая этот шедевр, сказала Малте, что платье явилось ей во сне, причем сон был о драконах. Малта положила руки на узенькую талию платья и быстро повернулась перед зеркалом, одновременно выворачивая шею, чтобы все видеть, и в результате чуть не упала. Рассмеялась собственной глупости и покинула гардеробную. Вскоре она уже постучала в другую дверь, а потом смело вошла.

– Этта? – позвала она в полумрак комнаты.

– Я здесь, – отозвалась королева Пиратских островов.

Малта пересекла полутемную комнату и вошла в просторную гардеробную Этты. Она увидела раскрытые дверцы шкафов и платья, разложенные по полу. Этта сидела перед зеркалом в нижнем белье.

– А где твои горничные? – поинтересовалась Малта осторожно.

Уинтроу уже предупреждал ее о резком нраве и переменчивом настроении Этты. Сама Малта, впрочем, еще не видела ее гнева – лишь безмерную, непроглядную скорбь.

– Я их отослала, – коротко пояснила Этта. – Их болтовня меня чуть с ума не свела. Одна духи под нос тычет, другая шпильку в волосы сует, третья зеленым и синим платьями размахивает;

и все хором – ах, сударыня, только не черное, не в этот раз! Ну прямо чайки на берегу, слетевшиеся мой труп расклевать. Мыслимо ли выдержать? Я их и прогнала.

– Ясно, – протянула Малта.

В это время отворилась другая дверь, и с подносом в руках вошла Мама. На подносе стоял дымящийся чайник и чашки, подобранные к нему в тон. Это был очень нарядный сервиз, белый с синими цветами. Мама неразборчиво поздоровалась с Малтой и поставила поднос на туалетный столик. Ее бледно-голубые глаза с любовью обежали Этту. Разливая чай, она что-то бормотала себе под нос, – получалось успокаивающе, словно мурлыканье ласковой кошки. Малта ровным счетом ничего не понимала из ее бормотания, Этта же, напротив, внимательно слушала. Потом ее величество королева вздохнула, взяла чашку и отпила. Мама тоже пользовалась всеми почестями и привилегиями при сатрапском дворе. Тем не менее она от всего отказалась, даже от отдельных покоев, и поселилась вместе с Эттой, чтобы ухаживать за ней и опекать. Малта сперва думала, что постоянные знаки внимания пожилой женщины быстренько доведут Этту до бешенства. Ничуть не бывало. Этту общество Мамы, похоже, только радовало и утешало. Вот королева Пиратских островов отставила чашку.

– Я снова надену черное, – сказала она, но теперь в ее голосе была лишь грусть, без признаков раздражения или гнева.

Снова вздохнув, она повернулась к зеркалу. Малта подняла черное, простого кроя платье и хорошенько встряхнула его. Этта носила черное в знак траура по Кенниту. А единственными украшениями, которые она себе позволяла, были маленькая деревянная миниатюра – его портрет, который она носила пришнурованным к запястью, да серьги, что он когда-то ей подарил. И кажется, Этта знать не знала, что трагическая простота ее одеяний и поведения уже вдохновили на творчество всех без исключения столичных поэтов.

Сидя перед зеркалом, Этта разглядывала свои руки, Мама же расчесывала ее густые, блестяще-черные волосы и закалывала их шпильками ювелирной работы. Никому другому Этта не позволила бы так себя наряжать, но Мама тихонько напевала какую-то песенку, и Этта терпела. Когда с прической было покончено, голова Этты уподобилась ночному небу с мерцающими звездами. А Мама взяла маленькую бутылочку и нанесла по капельке духов на шею Этты и на запястья.

– Лаванда… – тихо проговорила молодая женщина, и голос ее дрогнул. – Кенниту всегда нравилась лаванда…

И она уронила голову на руки.

Мама со значением покосилась на Малту. Потом пожилая женщина отошла в дальний уголок комнаты и принялась развешивать платья, вытащенные из шкафов, и Малта смиренно взялась ей помогать.

Когда Этта вновь подняла голову, на ее лице не было ни малейшего следа слез. Выглядела она усталой, но все-таки улыбнулась.

– Надо одеваться, – сказала она. – Подозреваю, сегодня вечером мне опять придется быть королевой.

– Уинтроу и Рэйн будут нас ждать, – подхватила Малта.

– Иногда, когда мне бывает совсем худо и никого рядом нет, – поделилась Этта с Малтой, пока та застегивала у нее на спине бесконечную череду пуговок, – мне кажется – то есть я поклясться готова! – что он со мной разговаривает. Он велит мне быть сильной – ради сына, которого я ношу.

Мама согласно пробормотала, подавая ей чулки и бальные туфельки.

– Ночью, перед тем как заснуть, я часто слышу его голос, – тихо продолжала Этта. – Он говорит мне о любви, о поэзии, дает добрые советы, подбадривает меня. Честно, если бы не это, я бы давно уже спятила. А так – я чувствую, что некая лучшая сторона Кеннита чудесным образом по-прежнему здесь, со мной. И всегда будет со мной.