Кораблекрушение у острова Надежды
Шрифт:
И правитель как ни в чем не бывало распрощался с хозяином, прошел через сени и вышел на крыльцо, где толпились его телохранители. Стремянный Иван Волков подвел гнедого жеребца в драгоценной сбруе, на котором правитель разъезжал в торжественных случаях.
Все произошло так неожиданно и быстро, что Иван Федорович не успел опомниться. Двое молодцов со светильниками кинулись за Годуновым. Однако Мстиславский их остановил. Он хотел уйти к гостям, но Иван Воейков загородил дорогу.
— Веди нас, княже, в кладовую. Борис Федорович приказал посмотреть твои сокровища, ослушаться мы не смеем.
Может быть, можно было спасти положение: закричать, позвать людей, участвующих в заговоре.
Сжав зубы, словно на чужих ногах, стронулся с места князь Мстиславский. Подойдя к кладовой, он открыл ключом, висевшим на поясе, тяжелый замок и распахнул дверь.
«Удастся ли мне выбраться сухим из воды? — думал Иван Федорович. — Зачем я согласился идти против Бориса? Он заговоренный, ему всегда везет». Князь понимал, что на этот раз правитель не будет притворяться, а покажет волчьи зубы… «Но ведь царь Федор обещал не проливать крови», — пришло ему в голову. Но это было слабым утешением.
Дальше произошло все очень быстро. Четверо годуновских слуг, выхватив из-за голенищ длинные ножи, ворвались в кладовую, нашли притаившихся за занавеской дворян.
— По царскому велению, — крикнул Иван Воейков, — смиритесь, идите с нами в разбойный приказ!
Двое дворян послушно склонили головы и скрестили на груди руки, а третий хотел спастись бегством и с ножом бросился на годуновских слуг, но сразу был убит.
Иван Федорович, шатаясь, пошел в горницу к гостям, отвел в сторону Андрея Ивановича Шуйского и рассказал ему, как все произошло.
— Упреждай митрополита, — закончил он свою сбивчивую повесть, — иначе всем будет худо. — И заплакал.
Борис Годунов, сидя в седле, почувствовал себя гораздо хуже, чем в доме князя Мстиславского. В горячке он не сразу осознал, какая опасность ему угрожала. А теперь, чем ближе становился царский дворец, тем страшнее казалась уготованная ему судьба. Он представил себя то лежащим с ножом в груди, залитым кровью, то с отрубленной головой.
Дом князя Мстиславского был за городом, версты за три от Кремля. Стояла осень. Пожелтели на деревьях листья. Солнце светило, но было прохладно. Копыта коня топтали поросшую травой дорогу с глубокими колеями, осыпанную листьями. Позади ехали телохранители, громко переговариваясь между собой.
«Что делать?.. Надо покончить с заговорщиками, — мелькало в голове у правителя, — но как? Они сильны. Даже дряхлый старик Мстиславский оказался на их стороне. Смерть Никиты Юрьева развязала им руки. Князья Шуйские мутят воду в Москве, купцов за собой зовут, чернь московскую. Самое страшное — московская чернь… Тысячи людей с топорами и камнями. Месяц назад слугу моего Третьяка камнями забили на улице. Кричали, что, мол, и хозяину твоему такое будет. Всё Шуйских работа».
Борис Годунов сошел с коня на Ивановской площади, у приказной избы. Отстранив властным движением руки стрельца, загородившего дорогу, он вошел в приказ.
Окольничий Андрей Петрович Клешнин, седовласый и степенный, сидел на своем месте, углубившись в чтение пыточных сказок. Увидев правителя, Клешнин встал и поклонился в пояс. Только здесь Годунов почувствовал себя в безопасности. Свалившись на лавку, он сидел молча, поглаживая мясистой дрожащей рукой бороду. Вскоре на крыльце раздались тяжелые шаги многих ног.
— Борис Федорович, — сказал Воейков, появившись в дверях, — двоих молодцов привезли, а третий в драку полез, мертвый теперя… А те двое во всем повинились: по приказу Андрея Ивановича Шуйского хотели тебя смерти предать…
Окольничий
— Надо царю про заговор Шуйских немедля обсказать, Борис Федорович, — посоветовал Клешнин, — а мы здесь с ихними молодцами по-своему поговорим.
— Стрелецкому голове прикажи, пусть стрельцы на дозоре не спят, — буркнул Борис Годунов и, пристукивая тяжелым посохом, поспешил к царю.
Он не решил еще, как поступить. При царе Иване Васильевиче все было проще. Шепнул царю под руку — и будь спокоен, врагу недолго гулять на свободе. Борис Годунов с молодых лет попал во дворец. Конечно, помог дядя Дмитрий Иванович, царский спальник. Но по-настоящему представил его царю Ивану Малюта Скуратов после помолвки Бориса с дочерью Марьей. Тайный советник не упускал удобного случая расхвалить его перед царем, и Борис Годунов быстро полез вверх по дворцовой лестнице. Сначала был царским оруженосцем-рындой, потом мыльником в царской бане. Двадцати лет он женился на Марье Скуратовой и стал царским кравчим. И сестра Годунова Орина попала во дворец. Царю Ивану понравилась красивая, тихая девица, и он женил на ней младшего сына, Федора. В 1580 году по случаю свадьбы Федора Ивановича Борис Годунов, царевичев шурин, был «сказан» в бояре и получил боярскую шапку. В тридцать лет стать боярином — большая честь. Несомненно, Годунов умный и способный человек. В то же время он плохо знал грамоту, едва подписывал свое имя и с трудом разбирал печатные книги. Находясь при Грозном царе пятнадцать лет, опричник Борис Годунов не только сохранил свою жизнь, но и долгое время оставался близким царю человеком… После смерти Ивана Грозного все переменилось. Новый царь, недалекий умом, верил лишь жене, своему духовному отцу да еще митрополиту…
Поднявшись на красное крыльцо и войдя в сени, правитель решил: «Возьму быка за рога, иначе мне несдобровать. Время действовать наступило». В то же время он не мог забыть о переговорах с польским королем. Баторий по-прежнему угрожал войной русскому государству. Ни прочного мира, ни даже надежного перемирия все еще не удалось добиться. Надеясь на слабость царя Федора и на боярские распри, Стефан Баторий продолжал предъявлять московским послам все новые и новые требования. В такой обстановке начинать расправу со всеми противниками Борис Годунов не считал возможным, все, что творилось в московском дворце, делалось известным в Варшаве. Годунов был властолюбив, любил величаться, но никогда не забывал интересы русского государства. «И все же, — думал он, — Мстиславский и Шуйские должны быть строго наказаны».
По лестницам и узким переходам дворца правитель шагал в царицыны покои.
Верховная боярыня Сабурова доложила царице Орине о приходе брата. Царица с лаской призвала его в свою горницу. На ней было синее бархатное платье и золотая цепь на шее.
Правитель низко поклонился и поцеловал руку сестре.
— Оставьте нас одних, — нахмурясь, сказал он.
Верховная боярыня и все остальные придворные женщины, не медля ни минуты, покинули царицыну горницу.
— Сестра, — Годунов тяжело вздохнул, — пришло время испытаниям… Меня хотели убить, я чудом спасся. — Он повернулся к одной из икон и широко перекрестился. — В доме Ивана Федоровича Мстиславского князья Шуйские решились на подлое дело. Бог спас меня. Если не вырвать с корнем измену, всем будет плохо. Тебя разведут с государем и постригут, а то и отравят. Мне голову с плеч, всем нашим родным и близким плаха и опала. На тебя одна надежда.