Кораблекрушение у острова Надежды
Шрифт:
Мореходы молча обступили Богдана Лучкова со всех сторон. В глазах его мелькнул страх.
— Отойди! — толкнул он Дементия Денежкина. — Уперся, будто на пень наехал. Отойди, говорю!
— Пусти его, ребята, — помедлив, посторонился Денежкин. — Пусть к своим хозяевам идет… Однако помни, Богдан, у нас есть, на севере, испокон веков свои законы. Спрячем, ежели что, в долбленый домик под дерновое одеяльце.
Богдан Лучков, не оглядываясь, пошел к кочам.
Дементий Денежкин славился среди холмогорских мореходов твердым характером, отвагой, умением.
А в сей год Богдан Лучков соблазнил его большим заработком: детей и внуков у него было много.
— Видали, ребята, хорош гусь, — кивнул Денежкин вслед московскому приказчику. — У нас таких дел промежду себя не бывало, чтоб друг за дружкой подглядывать да подслушивать. Видать, и правда темные люди хозяева наши. Будем уши востро держать. А теперь спать.
И мореходы потянулись к кочам.
Ветер нагнал с запада тучи. Солнце едва просвечивало и казалось бледным мохнатым шаром. Тучи всё сгущались и совсем закрыли солнце. Сразу потемнело. Не успели холмогорцы заползти в каморы, как пошел дождь, мелкий, нудный.
Прошло еще немного времени. Дождь перестал накрапывать, ветер разнес тучи, и низкое полуночное солнце окрасило сказочными красками дом на берегу, корабли и низкий берег, уходящий далеко на восток.
По западинкам и небольшим лужайкам вновь запестрели яркие крупные цветы, свернувшие во время дождя свои венчики. И трава стала ярче и зеленее.
Начиналось утро. К речке подошли олени и стали пить воду. Мягко взмахивая крыльями, к озеру пролетела белая сова. В глубине острова раздался тоскливый волчий вой.
На берегу появились новые люди. Они пришли с юга в тот ранний утренний час, когда сон самый крепкий.
Митрий Зюзя и Сувор Левонтьев оказались в лагере английских купцов по приказу Степана Гурьева. Не выказывая себя, они должны все разведать и донести кормщику.
Тихо переступая ногами, обутыми в мягкие бахилы, они обошли со всех сторон бревенчатый дом, заглянули внутрь через оконце. На широких половицах виднелись желтые, свежие стружки и мелкая щепа. Митрий Зюзя сосчитал венцы, смерил шагами стены. Дом был добротный и совсем не похожий на низенькие избушки из плавника, в которых жили русские мореходы, когда случалось зимовать на берегах Студеного моря.
— Смотри-ка, петли железные на двери поставлены, — удивился Сувор Левонтьев. — Денег, видать, у купцов много.
— Две горницы и подпол сделаны. А вот здесь печь будут ставить.
Мореходы с любопытством осмотрели избу и тихонько вышли наружу, притворив за собой дверь.
Митрий Зюзя то и дело нагибался и рассматривал яркий ковер под ногами. Его радовала каждая травинка, каждый цветок.
— Цветочки-то, цветочки! Топтать жалко! — приговаривал он, поднимая заскорузлыми пальцами примятые цветы.
Взглянув на море, поморы обомлели. Волшебное полуночное солнце залило кровью белоснежные льдины и
Большие, морского хода кочи, стоявшие на берегу за линией прилива, поморам понравились. Корабли стояли на катках и в любую минуту могли быть спущены в море. Корму подпирал деревянный брус толщиной в четверть.
На кочах по три мачты, доски хорошо обструганы и залиты в пазах варом. Паруса убраны и спрятаны. Митрий Зюзя заметил на бортах много царапин, полученных во льдах. А в некоторых местах черная осмолка была вовсе содрана.
«Были во льдах, — отметил про себя Зюзя, — однако не в столь тяжелых, как мы».
Вблизи кораблей на песке лежали выгруженные товары в ящиках и мешках, покрытые от дождя смоленой парусиной.
Мореходы обошли корабли два раза и разглядели все самым лучшим образом.
Сувор Левонтьев толкнул в бок Зюзю и показал на дым, потянувшийся из трубы на корме ближнего коча.
— Охолодали поморяне, печь топят, — сказал он. — Нам уходить надо, пока спят.
Митрий Зюзя не успел ответить.
Наверху хлопнула крышка люка. Мореходы прижались к кузову.
— Рано еще, — сказал кто-то хриплым со сна голосом.
— Пойдем досыпать… А что тебе сказал — помни: следить в оба глаза. Ежели что, жалеть нечего, скажем — ошкуй либо волки задрали.
— Ладно, Богдан Лучков, это мы могим… Смотри, прибылая вода пошла.
— Ну-к что ж, спать так спать.
Крышка люка снова хлопнула. И опять все стало тихо. Зашелестела, зажурчала приливная вода, и незаметно подкралось море, затопило отлогий берег.
На реке гулко всплеснулась большая рыба. Мореходы вздрогнули и схватились за ножи.
— Рыба плещется, — опомнился Митрий.
Оба облегченно вздохнули.
— Ты понял, о чем речь? — прошептал Сувор Левонтьев.
— Нет, — отозвался Зюзя. — Однако думаю, тот Богдан Лучков плохой человек. Не иначе, убивство замышляет… На большом озере опять гуся зажарим. — Он причмокнул губами. — Сколь их там облиняло, не сочтешь! И озеро и берега — всё пухом и перьями усыпано. Там и отдохнем.
— Пошли.
— Пошли.
Мореходы, оглядываясь по сторонам, выбрались из-за борта и, стараясь не шуметь, тронулись в путь.
Глава девятнадцатая
ГРЕХ ДА БЕДА НА КОГО НЕ ЖИВУТ
Двое суток прошло с тех пор, как кочи Степана Гурьева положили якоря в небольшом закрытом становище на южном берегу у входа в широкий пролив.
Митрий Зюзя и Сувор Левонтьев все еще не возвращались. Степан Гурьев был поглощен мыслями о предстоящем нападении на английские кочи. Он не сомневался, что английские купцы решили захватить один из островов близ Обского устья. Однако ветер был тот же, шелоник упорно держался на просторах Ледовитого моря. С таким ветром плыть на юг кормщики вряд ли согласятся.