Коралловые четки
Шрифт:
Потом я пробежал подробные отчеты об опытах, произведенных Рише, Лоджем, Ходжсоном, Миерсом и другими над госпожой Пайпер. Эти опыты, по-видимому, доказали существование особой чувствительности у этой дамы. Какая-нибудь драгоценность вызывала у нее образ тех, кто ее носил; взяв ее в руки и как бы разбирая таинственные надписи, она описывала характер и главнейшие события из жизни ее прежнего владельца. Взгляд этой женщины, казалось, пронизывал завесу, разделяющую миры.
Был ли Леир чувствителен к этим таинственным влияниям? Не подействовало ли, без его ведома, на его ум нежное благовоние, которым были пропитаны коралловые четки, и не оно ли нарисовало ему в видении место, где жил тот, кто молился, перебирая их своими благочестивыми руками? Не заключается ли именно в молитве, акте, концентрирующем мысли и обнаруживающем
Но маятник устремился в противоположную сторону: я начал улыбаться над собственным легковерием. Несколько недовольный собой, я вышел на свою ежедневную прогулку.
Однако, приключению Леира было суждено, раз вмешавшись в мою жизнь, увлечь меня, против воли, к необыкновенным умозаключениям. В самом деле, на другой день мой странный пациент опять пришел ко мне; была половина восьмого утра.
— Я пришел рано, — сказал он, — потому что в четверть девятого уже должен наблюдать за практическими работами. Я позволил себе побеспокоить вас, так как приношу новую подробность, которая вас может заинтересовать. Я проник за решетку. Вы дали мне превосходный совет.
— А! — сказал я с некоторым любопытством. — Расскажите мне это.
— Вот что со мной произошло. Мое сновидение опять возобновилось нынешней ночью. Дойдя до решетки, я пожелал пройти ее. Я тотчас же очутился по ту сторону и не заметил, каким способом переправился через ограду. Это произошло мгновенно. Тогда я направился к дому и по хорошо содержанному парку дошел до террасы, идущей вдоль фасада дома. Я поднялся по широкой лестнице в семь ступеней. Терраса имеет около четырех метров ширины; длина ее равна приблизительно двадцать одному метру. Она обнесена каменной балюстрадой, на которой стоят вазы из разрисованного фаянса. В этих вазах, с голубыми узорами по белому фону, растет красная герань. По фасаду имеется семь окон, а с каждой стороны входной двери — по три.
Но со мной произошло что-то странное; я мог управлять собой до самой террасы без малейшего затруднения; придя же туда, оказался принужденным гулять между окном, о котором я вам так часто говорил, и дверью. Напрасно было мое твердое желание перейти эти границы; я чувствовал то непреодолимое сопротивление, с которым я теперь уже освоился. Я продолжал эту прогулку до тех пор, пока не проснулся; я сосчитал шаги, которые надо было сделать, чтобы дойти от средины террасы до конца, и это позволяет мне сообщить вам о ее размерах. Я сосчитал фаянсовые вазы, украшающие балюстраду: их восемь. На террасе были тростниковые стулья и кресла; три стула и два кресла. На одном из последних лежала книга: я хотел ее перелистать, но не смог. Рука моя не испытывала ни малейшего ощутительного сопротивления, и мне казалось, что пальцы проходят сквозь книгу. Вместе с тем, я чувствовал, что хожу по полу, оказывающему сопротивление, и наблюдал невещественность только по отношению к предметам, которых касался. Мои осязательные ощущения, однако, не вполне исчезли, так как я воспринимал очертания предметов; но они не имели для меня никакой материальной реальности, являясь как бы призрачными. Я отдал себе в этом отчет, когда беспрепятственно прошел сквозь кресло и балюстраду; миновав последнюю, я оказался висящим в воздухе; я подумал, что сейчас упаду, и внезапно проснулся: я еще дрожал. Сердце сильно стучало, и я боялся, что оно разорвется. Холодный пот выступил у меня на лбу, и я так взволновался, что мне сделалось дурно. Умоляю вас, доктор, избавьте меня от этих кошмаров, которые, в конце концов, делают меня серьезно больным.
— Не преувеличивайте. Я должен вам сказать откровенно, что не знаю никакого верного лекарства, чтобы избавить вас от такого состояния. Я мог бы попробовать давать успокоительные и наркотические средства: но не смею утверждать, что они вас вылечат. Зато могу вас уверить, что продолжительное употребление их приведет к серьезным неудобствам. Я мог бы попытаться лечить вас психотерапией; тут больше шансов на успех; но не вижу к тому показаний. Мое мнение имеет два следующих основания: психотерапия не вполне безвредна; она подвергает больного некоторой опасности,
— Каким образом?
— Вы говорили мне прежде, что ваши ощущения отличаются поразительной реальностью. Вы делаете большое различие между вашими обыкновенными снами и тем, на который теперь жалуетесь. Однако, несмотря на всю их интенсивность, ощущения, которые вы испытываете, все-таки воображаемые; в самом деле: когда вы захотели проникнуть за решетку, вы это сделали без затруднений.
— Да; но я не мог пройти границ правой части террасы.
— Подождите. Мы до этого дойдем; я говорю сейчас только об элементе воображаемом. Этот элемент существует еще в других подробностях; ваши пальцы испытали только бесконечно малое сопротивление, проникая через книгу; вы могли пройти сквозь кресло и балюстраду и плыли в воздухе после того, как миновали террасу. Не так ли?
— Да.
— Что отсюда следует? Вы испытываете сопротивление, проходя по земле; но вы этого ожидаете; сопротивление почвы есть необходимое условие нашей жизни на поверхности земли; то же можно сказать о непроницаемости материи. Вы убедились в первых ваших видениях, что решетка оказывала сопротивление?
— Да.
— Спросили ли вы себя, почему из непроницаемой, какой она была, когда бы вы ее такой считали, она сделалась легко проходимой, как только вы захотели пройти за нее?
— По совести, нет!
— Потому, что вы перестали представлять ее себе непроходимой. Образ решетки в вашем сновидении имел только ту реальность, какую вы сами ему приписывали, бессознательно, инстинктивно, по привычке. Я убежден даже, что вы случайно обнаружили нематериальность книги. Припомните-ка хорошенько.
Леир подумал с минуту:
— Ваша правда, — сказал он. — Я мог трогать книгу и чувствовал, что она сопротивлялась давлению. Мои пальцы проникли сквозь нее только, когда я хотел взять ее и перелистывать. Однако, мне удалось прочесть заглавие. Это был: «Роман бедного молодого человека» Октава Фелье.
— Наблюдение это, сделанное вами случайно, как раз придает вашему сну настоящее его значение. Мы подошли к тем элементам, важность которых вы заметили. В обыкновенном сне вы могли бы взять книгу и перелистать ее. Этот привычный акт, этот результат повседневной деятельности мы переносим обыкновенно в сновидения. Почему же вы, напротив, проникли сквозь книгу, как будто сквозь нечто нематериальное?
— Ничего этого я не знаю!
— Не могу сказать, что знаю больше вашего; но допускаю гипотезу. Если, по какой-либо причине, вы наяву увидели бы издали какую-нибудь местность и вообразили бы себе, что по ней гуляете, то было бы понятно, что вы видели бы предметы такими, каковы они в действительности, но что вы не могли бы действовать на них, например: переставить стул, перелистать книгу. В этом случае, вы могли бы и проникнуть сквозь образ книги, балюстрады, решетки, как не имеющий никакой объективной реальности. Так и случилось: когда вы проходили сквозь балюстраду, вы должны были логически находиться еще на уровне террасы; когда же вы миновали эту последнюю, земля должна была находиться на некотором расстоянии внизу, под вами.
— Это правда.
— В конце концов, мы пришли к тому, что вещи представляются вам так, как если бы вы могли их видеть, но видеть, как невещественные образы. Они носят характер сонных грез или галлюцинаций, с тем ограничением, однако, что чувство осязания галлюцинирует самостоятельно, не всегда согласуясь с галлюцинациями зрения. Пример этого несоответствия между осязательными и зрительными галлюцинациями вы имеете в проницаемости балюстрады.
— Да.
— Это редкое психическое явление, и я вас прошу тщательно наблюдать его. Мне кажется, оно придаст особый характер вашему сновидению.