Коралловый браслет
Шрифт:
– Я уверен, у тебя отбою нет от поклонников! – продолжал отец заговорщицки улыбаясь. Теперь они говорили так же доверительно, как некогда, в былые времена. – Признавайся, много сердец разбила?
– Ой, папа, ни одного! – отмахнулась Маша. – Пойдем, я тебя чем-нибудь угощу… Где ты остановился?
– У друга, – ответил тот, проходя вслед за нею в кухню.
В комнаты Маша вести его не решилась. В свою потому, что там царил вечный беспорядок, в мамину – потому, что это было бы в некотором роде предательство. Окончательно воспринимать отца как
– Выпьешь чего-нибудь? – Девушка распахнула холодильник и гостеприимным жестом указала на полупустые бутылки и тарелки с закусками, стоявшие чуть не стопками, одна на другой.
– Я теперь не очень-то, сердце шалит… – замялся отец. – Если найдется красное вино…
Маша налила бокал и для себя и пристроилась за столом напротив нежданного гостя, продолжая пытливо его разглядывать. Теперь, в свете низко висящей над скатертью лампы, девушка видела, что он выглядит еще старше, чем ей показалось вначале. Горло предательски сжалось, она боролась с чувством, которому, как ей думалось, больше никогда не будет места в ее душе. Маше было отчаянно жалко отца. В этот миг она простила ему все, за что прежде пыталась ненавидеть.
– У тебя все в порядке? – нерешительно поинтересовалась она.
Мужчина пожал плечами:
– Относительно. Насколько это возможно вообще. Лучше о себе расскажи, как живешь, чем занимаешься?
– Все куклами, пап. Помнишь, я как раз начала получать первые призы, когда ты…
– Как же, как же, – пробормотал он. – Значит, еще не надоело?
– Похоже, я не могу себе этого позволить, – храбро улыбаясь, ответила девушка. – Я ведь этим на жизнь зарабатываю.
– Так-таки этим? – усомнился отец. – Что же, хватает?
– Раньше с трудом хватало, теперь, когда я одна… думаю, спокойно проживу.
– Я забыл, что ты у нас заканчивала?
– Ничего, пап. – Маша все еще пыталась сохранять беззаботный, почти легкомысленный тон. – Так получилось, что учиться смог один Андрей.
– Что значит – так получилось? – искренне удивился мужчина. – Кто это решил, что учиться будет только он? Неужели…
Он осекся, и Маша поняла, что отец хотел высказаться в адрес покойной первой жены. Она была ему благодарна за то, что он остановился. Ее лицо запылало – от волнения и выпитого вина. Обида, похороненная очень глубоко, всколыхнулась и настойчиво требовала выхода, благо, нашелся наконец человек, готовый ее разделить.
– Никто так не решал, конечно, – горько усмехнулась Маша. – Ты уж представил какое-то судилище… Просто жизнь так повернулась. Мама, сам знаешь, всегда зарабатывала мало, Андрей был еще школьником, а если бы я поступила в художественное училище, у меня не было бы столько времени для кукол. А они давали твердый доход.
– Кому? – резко спросил он.
– Всем нам, – слегка дрогнувшим голосом ответила девушка. – Ведь нельзя же думать только о себе… Семья – это когда все переносят вместе.
– Так
– Пожалуйста, не надо…
– Да, правда, что уж теперь, – спохватился мужчина, растирая ладонью внезапно покрасневшее лицо. – После драки кулаками не машут. Да и какое я имею право ее критиковать? Я же устранился. Ни во что не вмешивался… Скажи, ты не стала меня ненавидеть?
– Что ты, папа! – быстро ответила Маша. Она очень боялась этого вопроса, который читала в глазах отца с той самой минуты, как он появился на пороге. Больше всего она опасалась сорваться и скатиться до упреков, бесконечных и бессмысленных. – Напротив, я с годами стала тебя лучше понимать. Мне тоже иногда хотелось все бросить и уйти. Куда глаза глядят. Если бы еще было с кем…
– А я так часто думал, что ты не захочешь меня видеть, и сам поверил в это, – будто не слыша ее, говорил отец. – Ты всегда была такая страстная, порывистая, бескомпромиссная… За тебя было страшно, и уж поверь, я только за тебя и переживал, когда уехал. Андрей куда проще, апатичней… Я знал, что он рано женится. Его невеста, она хоть какая?
«Не надо на него обижаться, ему тоже хочется выговориться», – убеждала она себя, выйдя в коридор и роясь в ящиках комода. Отыскав Зоин портрет, девушка с усмешкой вспомнила, с какой горечью рассматривала его вчера вечером. Теперь ей было совершенно безразлично, хороша ли собой невеста брата, любит ли она искренне Андрея и стоит ли вмешиваться в их идиллические отношения. Принеся портрет на кухню, она предъявила его отцу. Тот рассмотрел его с видом знатока, высоко подняв брови, и с неопределенной улыбкой вернул:
– Значит, ему нравятся блондинки.
– Надеюсь, он подумал еще о чем-нибудь, кроме цвета ее волос, – подхватила Маша, кладя портрет лицом на стол. – Иногда мне кажется, будто она его околдовала… Хотя не мое это дело!
– Боже мой, – протянул мужчина, глядя на то, как дочь хлопочет, заваривая чай. – Если бы твоя мама умела хоть иногда произносить эту фразу, мы бы никогда не расстались.
– Хочешь сказать, она тебя подавляла? – не оборачиваясь, спросила Маша. Она не хотела, чтобы изменившееся выражение ее лица выдало, насколько важен для нее этот вопрос.
– Нет. Не то… – задумчиво проговорил отец. – Просто мы с ней никогда не были на равных. Она вечно хотела контролировать меня во всем, в каждой мелочи. Ей обо мне все было интересно. Если нечего было рассказать, я выдумывал… Она слушала, кивала, а потом говорила, что я наврал, и начинала подозревать в чем-то… И эта ее постоянная присказка: «О чем ты сейчас думаешь?!» Не поверишь, я от этого вопроса уже чесаться начинал. Как от аллергии!
– Может, мама была не уверена в твоей любви? – Маша, изумленная такой откровенностью, забыла о чайнике и повернулась к отцу. – Или в себе самой?