Корчак. Опыт биографии

Ольчак-Роникер Иоанна

Нет уже больше в Польше еврейских местечек,В Грубешове, Карчеве, Фаленице, БродахУже не отыщешь на окнах зажженных свечекИ в храме напев не услышишь в деревянных сводах.

Антоний Слонимский неслучайно упомянул Грубешов в своем послевоенном стихотворении. Оттуда был родом и его прадед, Авроом-Яков Штерн. Это о нем поэт писал в том же стихотворении:

Нет уже тех местечек, где был сапожник поэтом,Часовщик философом, брадобрей трубадуром {6} .

6

Antoni Slonimski, Elegia miasteczek zydowskich / Poezje zebrane, Warszawa 1964, s. 495.

Прадед

поэта, часовщик-философ, гениальный самоучка, известный изобретатель, конструктор первой в мире «счетной машины», фигурирует во многих энциклопедиях, нам известны перипетии его жизни и приблизительная дата рождения. Одни утверждают, что он родился в 1762 году, другие – что в 1769-м. Прадед Януша Корчака ничего выдающегося не совершил, его биографией никто не занимался. Но предположим для ясности повествования, что эти жители старого Грубешова были ровесниками. Раз оба родились в одном и том же местечке, в одной и той же ортодоксальной еврейской среде, наверняка они были знакомы. Знакомы были и их правнуки. Оба писали. Оба жили в Варшаве. Хотя Слонимский был на семнадцать лет моложе Корчака, но принадлежали они к одной среде – польской интеллигенции еврейского происхождения. Интересно, случалось ли им когда-нибудь разговаривать о Грубешове, о дорогах, что вели их предков к польской культуре в те крайне драматичные времена?

5 августа 1772 года царица Екатерина II, австрийская императрица Мария-Терезия и прусский король Фридрих II Великий подписали в Петербурге конвенцию, согласно которой им доставалось по трети польской территории. В 1773-м польский сейм под давлением трех сверхдержав ратифицировал первый раздел Польши. Протестовал только испанский король. Остальная Европа молчала. В истории польских евреев тоже закончился определенный этап. Они больше не были единым сообществом, худо-бедно живущим в одной стране. Теперь над ними властвовали три государства, и подчиняться они должны были трем разным правовым системам. В результате раздела Грубешов перешел к Австрии. Два еврейских мальчика из польских подданных стали австрийскими. У них дома говорили: «Лишь бы хуже не стало».

Мир гоев, независимо от того, кто в нем правил, всегда вызывал у евреев страх. Гой считал их причиной всего земного зла, грабил их и жестоко карал за несуществующие провинности. Гой был непредсказуем. Никогда нельзя было предугадать, чего опасаться с его стороны. Однако, несмотря на свое всемогущество, он не заслуживал уважения. Дела вести он не умел, разбазаривал деньги, не ценил знания, мудрости, образования. Польские и украинские дети голодали так же, как и еврейские, были точно такими же чумазыми и оборванными. Но они никогда не держали в руках книжек, не умели читать и писать. Как и их родители, дедушки, бабушки.

В еврейском доме, даже самом бедном, всегда хранились религиозные книги – их передавали из поколения в поколение, мужчины в семье изучали их. Когда еврейские мальчики начинали говорить, их заставляли повторять стихи из Библии. Когда им исполнялось три года, их учили читать еврейские буквы. В четыре, а порой даже в три года их отдавали в хедер, начальную религиозную школу. Письмо, чтение, перевод священных текстов, четыре арифметических действия, основы морали и правила поведения – вот программа, которую им предстояло усвоить к восьми годам. С восьми до тринадцати они изучали Талмуд и комментарии к нему. Дети были обязаны заучивать все на память: каждое новое сведение повторяли до тех пор, пока оно не откладывалось в голове. Корпение над книгами, которое высмеивали гои, – проверенный временем метод тренировки памяти и мышления.

Будущий прадед Антония Слонимского был чрезвычайно умным человеком. Он учился с охотой и ставил в тупик меламеда своими неожиданными вопросами. Будущий прадед Корчака, наверное, не отличался способностями к учебе и высокими жизненными притязаниями. Он знал свой путь, от рождения до смерти размеченный Божьими заповедями. В тринадцать лет – бар-мицва, то есть торжество, знаменующее совершеннолетие. Потом – труд, который позволит ему вести самое скромное существование. Брак с девушкой

из религиозной семьи. Много детей, согласно повелению Торы: «Плодитесь и размножайтесь». Каждый новый день, неделя, месяц, год подчиняется устоявшемуся ритму религиозных обычаев и праздников. Все понятно и предсказуемо. Иной судьбы он и вообразить не мог. Но императрица Мария-Тереза решила изменить его судьбу.

И она, и деливший с нею власть сын Иосиф II сразу же принялись вводить на захваченных территориях австрийские законы. Одним из множества дел, что требовали решения, был «еврейский вопрос». Австрийский просвещенный абсолютизм, прикрываясь возвышенными фразами, поставил целью изгнать из страны тех евреев, что были победнее, а богатых германизировать. Правительство ввело налог, так называемую «плату за покровительство» [4] . За немалую цену – четыре гульдена с семьи – евреям разрешали остаться там, где они жили веками. Тех, кто не мог уплатить, тысячами высылали за границу.

4

«Эдикт о толерантности для евреев Нижней Австрии» от 2 января 1782 г. гласил: «Пункт 4. Еврей, обращающийся за разрешением, должен сообщить, какой профессией или каким родом деятельности он собирается заниматься, изъяснить, какими средствами располагает и как собирается использовать толерантность, оказываемую ему. Правительство тогда определит размер платы за покровительство, которая может быть и выше, и ниже, как будет сочтено правильным.

Пункт 5. После уплаты этого взноса за покровительство он может находиться в Вене со своею женою и несовершеннолетними детьми в соответствии с выданным ему разрешением» (Перевод Я.Кротова).

Многочисленные законы для «неверных» ограничивали торговлю и возможности заработать – евреи, и так с трудом сводившие концы с концами, теперь нищали все больше. Воинская повинность, до того не распространявшаяся на евреев, посеяла в общинах панику. Военная служба означала не только разлуку с семьей – она нарушала основные принципы иудаизма. Армия заставляла евреев отказаться от традиционной одежды, сбрить бороду; невозможно было справлять субботу и другие праздники, соблюдать кашрут. Приказ одеваться на европейский манер, отправлять детей вместо хедеров в светские школы, где обучение велось на немецком, пользоваться немецким языком в официальной переписке или общаясь с государственными учреждениями – все это грозило евреям потерей индивидуальности, которую они так тщательно охраняли до сих пор.

Тяжелее всего были указы, которые ограничивали прирост еврейского населения. Один из первых декретов Марии-Терезы значительно усложнял регистрацию еврейских браков. На каждый брак требовалось согласие австрийского чиновника, а согласие можно было получить лишь в том случае, если кандидат в мужья имел свидетельство об окончании светской школы и мог оплатить брачный взнос. В зависимости от семейных доходов и от того, какой из сыновей женился – первенец или кто-то из младших, – минимальная цена составляла четыреста рейнских злотых, максимальная могла превышать сто дукатов [5] .

5

Рейнский злотый, он же австро-венгерский гульден – серебряная монета Австрийской империи с 1559 по 1857 гг., равная 60 крейцерам; дукат – общее название для европейских золотых монет; курс его отличался на разных территориях и к тому же менялся от года к году. До 1794 г. австрийский золотой дукат равнялся 18 польским злотым, т.е. 4,5 рейнским злотым.

В 1787 году для евреев были введены обязательные фамилии, чтобы облегчить процедуру сбора налогов и призыва. До того в ходу были только имена: как правило, к собственному имени человека добавлялось имя его отца, например «Авраам бен Моше». Новое имя должно было звучать по-немецки. От воли чиновника зависело, будет ли оно звучать нейтрально (например, Клейнманн – «маленький», Гроссманн – «большой», Кауфманн – «купец») или же это будет смехотворный, нелепый набор слов: Муттермилх – «молоко матери», или Каценелленбоген – «кошачий локоть».