Корень мандрагоры
Шрифт:
— В этом свете понятие «расширение сознания» нужно трактовать как расширение своего собственного «я». А на это далеко не все способны. Потому что когда разрастается твое эго, вместе с ним разрастается все, что прикипело к человеку за все время существования цивилизации. Я говорю про мораль, грехи, опыт — короче, структуры, которыми человек окружает себя с самого детства. Чтобы решиться на шаг в запредельное… на шаг от человека до сверхчеловека, нужно либо не иметь этого мусора за плечами (что невозможно в принципе), либо верить в собственные силы, которые помогут справиться с этими демонами. Причем еще не факт, что вера в свои силы соответствует реальной мощи этих сил. То есть я хочу сказать, что в отношении этих сил лучше не заблуждаться.
Слова Мары были похожи на свинцовую воду реки, они так же несли какую-то безысходность и тяжесть. К тому же он снова пожелал втиснуть меня, словно пазл, в мозаику своих эзотерических исследований. Я сказал:
— Мара. Я как-то не могу уловить подоплеку твоих лекций. Ты собираешься лепить сверхчеловека?
Он заглянул мне в глаза, сказал с улыбкой:
— Psychetropos — сворот сознания. Я использую этот термин для обозначения как самого процесса, так и агента, с помощью которого этот процесс возможен. Психотропным веществам придумали массу названий, но в каждое такое название исследователь вкладывал тот смысл, который хотел в конце концов обнаружить в объекте исследования. Так появился термин «галлюциноген» как препарат, вызывающий галлюцинации; так появилось понятие «энетоген» как проводник, приближающий к божественному. Я уже не говорю про такие узкие определения, как мистикомиметик, психодислептик, фантастикант и еще с десяток подобных. Даже термин «психоделик», который можно расшифровать как «проявляющий разум», не совсем верное определение, на мой взгляд. Все они призваны описать внутренние переживания исследователя, но среди них нет ни одного, который бы указывал на способ, на технологию поворота эволюции человечества. Поэтому эти термины я практически не использую. А вот psychetropos, сворот сознания, сворот твоего собственного «я» — как раз то, что нужно. Это верное определение агента, который станет катализатором процесса рождения homo extranaturalis.
Я же подумал, что это важный момент в понимании того, что Мара не считает нужным отвечать на мои вопросы. И еще я подумал, что Мара знает, что делает: оставляя без ответа то, что мне хотелось бы знать в первую очередь, он подогревает во мне интерес ко всей своей философии в целом. А из этого следует, что самое главное мне только предстоит узнать. Как и то, почему это главное предстоит узнать именно мне.
Атараксия
Когда мне исполнилось четырнадцать, наша семья перебралась в город. Отец устроился на новую работу и получил от предприятия служебную квартиру, что было невероятным везением, учитывая экономическое состояние страны вообще и бедственное положение отдельных предприятий в частности. Тем не менее это произошло. Новая квартира не походила на царские хоромы, да и располагалась на окраине города, но по сравнению с нашей бывшей коммуналкой в забытом богом поселке выглядела эталоном роскоши. Все это произошло весной, шел учебный год, так что я незамедлительно отправился в новую школу.
Дарья Семеновна — мой новый классный руководитель, женщина лет сорока, с твердым холодным взором поверх узеньких очков и с поджатыми губками (верхнюю покрывал белесый пушок). От нее исходил стойкий запах старых книг, чем-то напоминающий нафталин… Она коротко представила меня классу: «Знакомьтесь, это ваш новый товарищ», — и начала урок русского языка. Свободных мест было три. Первое — в центральном ряду на предпоследней парте. Там сидел, откинувшись на спинку сиденья, парень и равнодушно смотрел, как я иду к нему.
— Свободно? — спросил я его, приблизившись.
Вместо ответа он забросил на пустующее место ногу и выразительно так на меня уставился. В левом ухе у парня была сережка, одет он был в джинсовый костюм (довольно приличный), обут в белые кроссовки Nike. Не то что мои трикотажные брюки и джемпер отечественного производства! Понятное дело, куда челяди с барином
— Хорошие кроссовки, — сказал я ему, улыбнулся и направился к другому свободному месту.
Я сел за одной партой с худенькой девочкой. У нее было бледное лицо и веснушки на вздернутом носике. Звали мою новую знакомую Наталья, то есть Наташка. От нее пахло кошками. Я тихонько спросил, как зовут ее кота, получил в ответ улыбку и информацию о том, что котов у них целых четыре и всех назвали в честь римских императоров. Мы обменялись рукопожатиями (у нее была узкая, костлявая и холодная ладонь) и приступили к изучению русского языка — этого громаднейшего наследия homo informativus.
Как только звонок возвестил перемену и Дарья Семеновна покинула классное помещение, парень с серьгой в ухе и в белых кроссовках оглянулся на меня и, презрительно смерив с головы до ног, продекламировал:
— Это надо ж было так вырядиться! Клоун клоуном!
«Ну вот, теперь мы знаем Самого Центрового Парня класса!» — подумал я.
Молодежь притихла, несколько ребят с готовностью изобразили на лице ухмылку, некоторые загыгыкали. Будь у меня время подготовиться, возможно, я бы нашелся, что ответить получше. Но времени мне не дали, и я ляпнул первое, что пришло в голову:
— А я и не знал, что здесь школа модельеров. Думал, обычная. Ты, смотрю, в уроках кройки и шитья преуспел — неплохой самострок. На фирму похоже.
В классе стало совершенно тихо. На меня таращились все. Они смотрели и думали, что я не понимаю сути происходящего. Наташка даже легонько дернула меня за рукав — такой беспомощный жест, словно хотела сказать: ты что, не надо так! Но я все прекрасно понимал и все отчетливо видел. Я спокойно смотрел в сверкающие злостью глаза и улыбался. Я знал, что конфликт назревает и избежать его не получится, а потому сознательно шел на обострение. Хотя, конечно, и не лучшим для меня способом.
— Ты это… После уроков домой не торопись, — ухмыльнулся Самый Центровой Парень класса, закинул за плечи рюкзак и с важностью церемониймейстера прошествовал к выходу, демонстрируя окружающим свой подбородок. За ним потянулись еще двое.
— Побьют тебя, — грустно заключила соседка по парте.
— Выше голову, Наташа! Все будет хорошо! — заверил я одноклассницу достаточно громко, чтобы окружающие услышали нотки озорства и сумасшествия в моем голосе.
Я закинул за плечо сумку и, во весь голос распевая «Последний бой — он трудный самый!», покинул притихших одноклассников.
По окончании уроков в парке за школьным двором меня поджидали три моих новых товарища по учебе. Я увидел их сразу, как только вышел за ограду школьного двора, а потому прямиком направился в их сторону. Парень в кроссовках Nike и серьгой в ухе стоял посредине.
— Как поживаете, парни? — задал я риторический вопрос, сопровождая слова лучезарной улыбкой. — Собрались на кружок кройки и шитья?
Мое спокойствие вгоняло их в недоумение. Оно и понятно, ведь спокойствие — отличная маскировка, за ней совершенно не видно, какие козыри на руках у противника. Но главного хулигана не так-то просто было смутить. Он демонстративно сплюнул, процедил:
— А ты чё такой борзый, а? Может, тебе урок вежливости устроить? Так это легко…
— Одну минутку, уважаемые, — сказал я и вытянул руку ладонью вперед. Одноклассники, уже было сделавшие шаг в моем направлении, замерли. — Прежде чем вы начнете… преподавать, я хочу кое-что прояснить. Во-первых: мне совершенно плевать на ваше главенство в классе или где-то там еще. Я на него не претендую. Во-вторых: я никогда не ввязываюсь первым в неприятности, но если они все же случаются, решаю их довольно жестко. И в-третьих: ситуация, которая сейчас происходит между нами, несправедлива по отношению ко мне, потому что я ее не затевал. Поэтому, если мы сейчас не разойдемся мирно, то, разумеется, мне достанется. Но! Я вам обещаю, что потом вы об этом будете сильно сожалеть и всячески корить себя за глупость.