Коричневые сумерки
Шрифт:
Он грохнул ящик и стал искать плоскогубцы. Не найдя их, начал отдирать жесть по углам крышки ножом.
– Ну, что новенького, господин Гейнц?
Гейнц справился с двумя полосками с одной стороны и поддел крышку лезвием ножа.
– Да все то же, фрау Каумиц, все то же...
Нож был слишком тонким и гнулся. Гейнц с трудом расширил щель настолько, чтобы можно было просунуть плоскую ручку.
– А что слышно насчет халли?
Дальше дело пошло быстрее. Действуя ножом, как рычагом, Гейнц вытаскивал гвоздь за гвоздем.
– Ничего нового, фрау Каумиц, ничего нового... В
– Говорят, что рабочие очистной станции отказываются работать. Это серьезно, господин Гейнц, если остановится очистная станция?
– не унималась фрау Каумиц.
Гейнц поддел последний гвоздь и открыл крышку.
– Ничего страшного, фрау Каумиц, ничего страшного. Очистная станция никогда не остановится. Наберут новый штат, а тех - под суд.
Он подал фрау Каумиц две банки икры, завернутые в толстую промасленную бумагу, и начал отсчитывать сдачу.
– А вообще, наше дело маленькое, фрау Каумиц, дело маленькое.
– Вы правы, господин Гейнц, дело маленькое...
Фрау Каумиц вышла из темной лавки на освещенную улицу, и в седых волосах у нее вспыхнул лимб. Гейнц остался один на один с духотой и мухами.
В городе запирались по домам рано. Лишь только скроется солнце в завалах свалки - пустеют улицы, закрываются магазины, прокручиваются последние части кинофильмов.
Город готовится к вечернему отдыху.
Неттлингер загнал свои "Мерседес" на моечную эстакаду и, не выходя из малины, смотрел, как разбиваются о поднятые стекла тугие струи. Рабочий направляет шланг на задний мост, маслянистая вода стекает в темный провал приямка.
Фюман, навалившись на умывальник, подставил шею и лопатки под холодную воду. Когда он прижимает спину к крану, шипящие тонкие струйки летят на стены.
Папаша Йозеф подсчитывает дневную выручку, а два его помощника приводят в порядок помещение и заносят из-под навеса столы и стулья.
Гейнц смывает жир и бурые пятна крови с мясного прилавка, по лотку бетонного пола плывут окурки, выкуренные им за день сигарет.
Фрау Каумиц готовит рыбный суп. В углу кухни пятнистая кошка пожирает из эмалированной чашки жабры и внутренности.
Город готовится к вечернему отдыху.
Город моется, чистится, ест, пьет, справляет свои естественные нужды. Открыты краны, шипят душевые сетки, урчат смывные бачки унитазов. Пот, грязь, кровь, фекалии, разжиженные водой, ухают в гидравлических затворах и летят, невесомые, по чугунным стоякам.
Магистральный городской коллектор, выложенный еще сто лет назад из добротного обожженного кирпича, переполнен.
Начало коллектора - у стадиона в южной части города, конец - камера решеток очистной станции.
Виннер записал в журнал показания рН-метра и пошел в обход. Начал, как всегда, со здания решеток, хотя это было и не совсем по пути - здание находилось в дальнем от административного блока конце станции. Но Виннер специально проходил мимо аэротенков и отстойников, не заходя на посты, чтобы начать обход с самого что ни есть начала.
На решетках дежурил совсем молодой парень. Все рабочие станции, когда-то и сам Виннер, начинали карьеру с решеток - первой обязательной ступени. Затем следовали песколовки,
Виннер открыл металлическую дверь и вошел в здание решеток. Карклин стоял к нему спиной, опершись о поручни, и следит за работающими внизу агрегатами.
– Ну, как у тебя тут дела?
– громко спросил Виннер, стараясь перекричать грохот дробилок.
Карклин от неожиданности вздрогнул, но, увидев сменного мастера, улыбнулся.
– Они уже здесь!
Виннер подошел и тоже нагнулся над ограждением.
– Сейчас только один показался и сразу нырнул.
Виннер и Карклин постояли еще минут пять над бурлящим потоком, но так больше ничего и не заметили. Может быть, показалось малому?
– Ну, я пошел, парень. Счастливо дежурить. И не трусь. Если что звони диспетчеру.
– А что их бояться?
– Карклин расплылся в улыбке.
– Что они могут сделать?
Да, конечно, что ни могут... Виннер потрепал Карклина по плечу. Когда-то он и сам, такой же молодой и белобрысый, стоял у этих же поручень, стараясь всем своим видом показать, что ему вовсе не противно смотреть на бурый поток внизу и дышать его испарениями.
Сообщение Карклина, что халли появились в здании решеток, озадачило Виннера, хотя он и не подал вида. Нужно будет завтра перед пересменкой проверить.
Минуя песколовки, Виннер направился к блоку первичных отстойников. "Кому и зачем это нужно?
– думал он, шагая по шершавым бетонным плитам. Ведь не только же из-за того, что повысилась активность ила на два процента, расплодили эту мерзость по всей станции? А может быть, это только для него два процента, а для других - тысячи марок? Темный лес".
Виннер помнил, как несколько лет назад печатали в газетах, что в активном иле аэротенков среди микроскопических коловраток и сувоек обнаружили эти крестики, тогда еще маленькие, с палец, не больше - новая форма жизни! Сосиски Неттлингера! Но на эти заметки мало кто обратил внимание по той простой причине, что многим было абсолютно неинтересно читать о каких-то там слизняках, появившихся в городских нечистотах. И в течение последующих лет о сосуществовании "сосисок" Неттлингера, или как их стали называть - халли, знали только те, кто имел хотя бы какое-нибудь отношение к очистной станции. Халли же, найдя благоприятную среду в стоках города, бурно развились. Затем случай с Куртом...
Виннер подошел к кромке крайнего отстойника. Всегда спокойная его поверхность теперь кипела. Что это они?
– с беспокойством подумал он. Халли метались стаями, выныривая из глубины и глиссируя по поверхности, выпрямив в стороны сосиски-обрубки. У передней стенки отстойника они круто уходили под воду, издавая при этом резкое, как выдох "х...ха!" Отстойник был похож на громадную ленту транспортера.
Неожиданно халли всплыли и замерли. Никогда еще Виннеру не приходилось видеть такое: четыреста пятьдесят квадратных метров отстойника сплошь покрылись коричневыми крестами. Некоторые, наиболее крупные, достигали метра в поперечнике.