Коридор для слонов
Шрифт:
А что же мои хваленые западные корреспонденты?
Кроме рукопожатий, похлопываний по плечу и «Хэллоу, Алэкси, хау ар ю», абсолютно ничего. Да, похоже, буржуазная общественность оказалась не той лошадкой, на которую надо было ставить.
Приношу домой копии записи, сделанные тайно. Что ж, попытаюсь распространять «Авось» на кассетах через тех же Валю и Славку. А что? Самиздат же существует!
Может, хоть кто-то услышит?..
Ни о чем не могу думать, все противно. И новая работа в кино, и журналистки, которым надо рассказывать,
Потянулись длинные тоскливые ноябрьские вечера. Худсовет должен пройти до конца года. Для раздумий оставалось не больше месяца. Казалось, сделать что-либо для спасения «Авось» уже невозможно.
И вот в один из таких вечеров сидим на кухне с Таней и Валей, пьем коньяк. Но легче не становится, только голова тяжелеет. И тут Валя так осторожно говорит, что к нему обратились с просьбой организовать со мной творческую встречу.
– Валь, ну ты же знаешь!..
Я не продолжаю, и так понятно, что никакой встречи не будет.
Но он все-таки рассказывает о том, что меня пригласили сотрудники филиала музея Рублева. Он находится в церкви Покрова в Филях.
– Где-где? В церкви? Они хотят, чтобы я в церкви показывал им отрывки из фильмов и играл детские песенки? Бред какой-то!
Пока я договаривал последнюю фразу, в голове пронеслось: «Авось»!
А что, если?..
Если устроить прослушивание записи пластинки прямо там, в церкви. Конечно, это будет последнее прослушивание, но если умрем, то с музыкой!
– А сколько человек там может поместиться?
– А можно пригласить своих друзей?
– А можно привезти с собой аппаратуру?
Крещение. Боевое…
На следующее утро Валя позвонил и сказал, что зрителей может быть около ста человек, что я могу приглашать кого угодно и, конечно, привозить с собой любую технику.
В этот же день я договорился о концертном комплекте аппаратуры. Студийный магнитофон обещал достать Степа Богданов. Я хотел, чтобы воспроизведение было самого высокого класса, с профессиональных магнитных лент.
Что еще?
Гости!
Вот тут-то мне и пришло в голову позвать не только друзей, но и моих новых знакомых – западных журналистов. По крайней мере, прослушивание может стать событием, о котором можно будет написать.
Встречу назначили на 10 декабря. Это был День правозащитника, но, честно говоря, мы об этом не думали. Совпадение было случайным, хотя и очень символичным.
Я попросил Славку Носырева пригласить журналистов и сделать это не по телефону. Он пообещал, но потом куда-то исчез. На звонки не отвечал. Как потом выяснилось, не случайно.
Одно дело разговоры да вечеринки, другое – конкретная акция. Штука серьезная, с последствиями.
Всем журналистам я позвонил сам. Открыто и прекрасно понимая, что все разговоры прослушиваются. Это была уже игра ва-банк.
И вот наступил этот день.
– А отопление когда будет?
Мой вопрос повис в воздухе.
Через паузу последовал ответ:
– А отопления нет. Вообще нет.
Все замерли. Мы уже и так продрогли, думали, вот сейчас потеплеет. Да ладно мы. А гости? А журналисты?
– Да вы не волнуйтесь, народ придет, теплее станет.
Мы не выключали усилители, пульт. Сами надыхивали тепло.
С полчетвертого начали приходить люди. Сначала сотрудники музея. Потом наши гости. Никто не спрашивал, где гардероб. Понятно, что нужно было оставаться в своих шубах и дубленках.
Пришли Гена Хазанов со Златой, Ира Муравьева и Леня Эйдлин, Гарик Бардин с женой Машей, Юра и Марина Энтины, Илья Фрэз с женой и детьми (как написали потом в отчетах, семейство Фрэз), мой друг детства Андрей Сорохтин с женой Леной, Арина Полянская, сестра жены Грамматикова, сам Володя Грамматиков, Игорь Ясулович, знаменитый кинооператор Игорь Клебанов.
Все мы тогда по-настоящему дружили, радовались друг другу, взаимно искренне восхищались нашей талантливостью, щедро называли друг друга гениями. Необычность происходящего только взбудораживала всех.
К четырем помещение церкви было заполнено. Я уже почти был готов открыть вечер, но тут началось!
Дело в том, что произошло то, на что я никак не надеялся. Когда звонил журналистам и приглашал их на встречу, я ожидал вежливой благодарности за приглашение и потом отговорок, почему они не смогли прийти. Но они взяли и действительно пришли! И не ретировались, когда стало понятно, что помещение не отапливается и банкета после мероприятия точно не ожидается.
Это были тот самый солидный Том Кент из «Ассошиэйтед Пресс», интеллигентнейший Клаус Кунце со своей прекрасной женой, Тони Барбьери, еще человека два или три.
Я не запомнил облика и имени директорши музея, но именно она сыграла самую важную роль в тот вечер. Ей позвонили из отдела КГБ по Киевскому району Москвы и сказали, что наша творческая встреча не должна состояться, пока иностранцы не покинут церковь.
Она была потрясена, никак не ожидала такого подвоха с моей стороны. Женщина почти плакала. Но отступать мне было никак нельзя.
Вдобавок ко всему к зданию церкви подъехали две «Волги» из того самого райотдела КГБ. В каждой машине находилось по пять человек. Я сам это видел, выглянув на улицу.
Что было делать?
– Хорошо, мы отменяем прослушивание. Его вообще не будет.
Сотрудников КГБ это не устроило. Они настаивали на выдворении именно журналистов, причем моими руками.
С моей стороны опять последовало твердое «нет».
Переговоры длились минут двадцать.
Наконец они уехали, и директорша с мертвенным лицом сказала: