Коридор огней меж двух зеркал (Повесть вторая)
Шрифт:
– И в данную минуту?
– Не думаю. Я, во всяком случае, приложил максимум усилий, чтобы оторваться.
– Питер помолчал и повторил: - Действовать придется вашей службе. У вас ведь есть своя собственная независимая соответствующая служба?
– Признаться, - Вуди оставил вопрос без ответа, - я не совсем понимаю выгоды "Би-Эм, Космотакси" в предполагаемом сотрудничестве.
– Они очевидны. Двадцать девятого вы получаете заказ на еще девять ваших "Тритонов-ЬЬ", "Европейская Космическая" специально для вас закупает дополнительные пуски с Кейп-Йорка. Но там, конечно, откажутся от этой идеи, дойди до них слухи,
Сэр Вуди тронул "кубик света" у себя на столе, тот послушно запереливался. Ну и стол - ничегошеньки на нем, кроме дурацкой безделки.
– Ваше молчание и до двадцать девятого, и после, - повторил сэр Вуди своим глубоким голосом.
– Я неудачно выразился, господин председатель. Вижу, мои предложения вас не увлекли. Увы, мне пора, боюсь, меня заждались друзья, они всегда тревожатся, когда меня долго нет.
Вуди перевел взгляд с потухающей игрушки на Питера. Тот и не думал вставать.
– Гарантии?
– Мое честное слово. Наш обоюдный интерес.
– Вы все-таки шантажист. Хорошо. Работайте с моим помощником по специальным вопросам. Это Никлас Ротенберг, спросите у секретаря. Все детали - с ним. А сейчас прошу прощения - шестнадцать пятьдесят. Я все же англичанин и обязан придерживаться правил.
– И сэр Майкрофт Вуди расцвел вдруг своей многажды тиражированной улыбкой.
Ага, как я - филиппинец, подумал Питер. Хотя кто его знает. Вот и сидел бы себе за Проливом.
Спустя полтора часа он выходил из здания, где этажи - каждый стоимостью в три миллиона еврасов - с сорок шестого по сорок девятый занимала штаб-квартира "Би-Эм". Обстоятельно усевшись в машину, на полную врубил кондиционер. День был солнечный, жаркий, облегчения не приносил даже ветерок с близкой реки. Питеру в лицо потек ледяной воздух.
А вот этого не надо. Ты разогрет. Конденсат...
...Звучок от попискивающего кондиционера дошел до его сознания. Черт! Черт, черт, черт! Питер больно ударил кулаки друг об друга. Мерзкая дрожь унялась, в глазах просветлело. Да что ж это такое?!
С огромным трудом поднял руку к замку, с огромным трудом вырулил со стоянки. Точно во сне - когда каждое движение дается с десятикратным усилием. Однако минуты через две, когда он уже ехал по мосту, далеко не такому ажурному и аккуратному, как издали, это прошло.
Самым большим желанием Питера сейчас было взять номер в первой попавшейся гостинице и отлежаться там, в тишине и темноте. Но у него было еще дело в этом городе, и поэтому он ехал в южные его районы, почти полностью отданные торговым фирмам любых видов, размеров и могущества и с ними - богу Меркурию, который им, как говорят, покровительствует. Тьфу ты, и здесь Меркурий. Бог Меркурий и проект "Меркурий". Позавчера Питером был сделан заказ в одном из здешних магазинов. Ответили, что заказ сложный, потребуется не менее суток на исполнение. В любом случае забирать заказ не следовало лично, но он уже решил, что поедет в "Би-Эм", да и надоело ему шарахаться из-за каждого пустяка. Плевать, все равно его здесь никто не знает. В панорамное зеркало ему до сих пор был виден гигантский, раз в пять больше натуральной величины, макет мини-челнока типа "Гермес", как бы стартующий с одного из трех зданий-близнецов.
А, вот оно что. Меркурий и Гермес - это ж одно и то же. Покровитель торговли, вестник богов олимпийских. И
3
– Ты будешь к обеду, милый?
Питер посмотрел на жену, как она присела на краешек плетеного кресла, все еще держа синий стакан, полный, а другой рукою подхватывала его салфеточкой под резное донце. В вазочке сегодня были тминные крекеры, а к ним джем из Бад-Швартау; Элла знала, что такое, на первый взгляд несочетаемое сочетание, Питер очень любит. Он не притронулся к ним. Глянул на темнеющую сторону неба и круглые вершины старых ив на его фоне. Питер с Эллой сидели на широкой открытой террасе второго этажа и считалось, что у них завтрак.
– Еще не знаю. Наверное, нет.
Обиделась. Я отказался что-либо объяснить, я был даже груб, это несправедливо. Хотя с какой, собственно, стати я должен что-то объяснять?
– Итак, - сказал, вытягивая ноги, - в каких еще грехах погряз мир, какие беды грядут?
Элла вздохнула, послушно стала пересказывать. Общее состояние мира хотя и удовлетворительно: имеющие место конфликты благополучно гасятся совместными усилиями сверхдержав, - но, одновременно, в силу отдельных амбиций тех же сверхдержав, в новых регионах грозят разразиться новые конфликты. В ближний космос летаю по-прежнему в основном гражданские, в дальний - по-прежнему в основном военные. Люди так и остались недовольны, что между ними ходят неотличимые от них нелюди, но сделать, кажется, никто ничего не может, и вполне понятное раздражение выливается в студенческие беспорядки в развитых странах и военные путчи в странах развивающихся. Ученые никак не научатся управлять погодой, и дожди происходят там, где нужна сушь, и наоборот. Все требуют приступить, наконец, к изъятию радиоактивных и иных свалок из Мирового океана, но военные и политики противостоящих блоков дружно молчат - похоже, они накидали туда такого, что теперь и сами не представляют, как быть...
– Пити, - во второй раз позвала Элла, - ты слышишь меня?
– Что? Да.
– Он оторвался от созерцания клубящейся теперь уже гораздо ближе тучи.
– Да, конечно, я тебя слышу. И слушаю.
– Пити, что случилось?
– А что случилось? Что вы все заладили - что случилось, что случилось. Ничего. Мог я разлюбить молоко? Прочел, что в зрелом возрасте вредно... вот, представь себе, прочел, да. В каком-то твоем медицинском журнале, от скуки. Русский, кажется, какой-то, только с армянской фамилией...
– Ах, Пити, я вовсе не об этом...
Понятное дело, не об этом. Но и об этом тоже. Выпей он это несчастное молоко, пожалуй, никаких вопросов бы не было. Снова сделали бы вид, что все хорошо. Сколько можно делать такой вид!
– Что поделывает Черноглазка?
– Спит. Она...
– Кто-нибудь интересовался?
– Нет.
– Элла поджала губы.
– Я все же не понимаю...
– И не надо. Это не твое дело - понимать. Я уж как-нибудь возьму этот труд на себя.
Она поставила наконец стакан на стол. Ветер резкими порывами взлохматил ивы.