Коридор

Каледин Сергей Евгеньевич

– Перед тобой – столько, а у меня – одна! Одна судьба! И мне, между прочим, сорок, а не семьдесят! Полжни себе гадила с соплей, с киселем этим!.. И все равно – я не хотела. Думала: если его ребенок, если похож на Левку, вернусь! Буду жить, черт с ним. А если на… не похож – все! А сейчас не хочу, ничего не хочу!..

– Люсенька! – жалобно вскрикнула Липа.

– Так ты не знала, от кого беременна? – со злове­щим спокойствием негромко спросила Марья.

– Не знала! – ощерилась Люся. – Представь себе, не знала! Что, в твоем обкоме не принято так разгова­ривать?!

– Марусенька! Люсенька!..

– Значит, так. – Марья ткнула

папиросу в блюдце. – Родила невестно от кого. Бросаешь сына!.. Да о тебе вопрос надо ставить!..

– Марусенька! Ну, зачем ты так?! Она же Ромочку с собой возьмет или нам с Жоржиком оставит. Школа рядом…

– Роман будет жить у отца, – не поднимая глаз от стола, отчетливо, чуть не по слогам пронесла Люся. – Ты и так его баловала до невозможности.

– Но мальчик такой болезненный…

– Перестань кормить таблетками – не будет болез­ненный…

– Значит, ты – правда?.. Отдать его хочешь? Бро­сить?

– И бросит! – Марья встала. – Бросит! Чтобы с му­жиками гулять! Шлюха!..

Люся медленно поднялась – за стола.

– Ах ты, старая ведьма!.. Крыса ты обкомовская!.. Что ты понимаешь?!

– Люся! Но это действительно!..

– Мама, заткнись! Надоело!.. Танька еще! Смея­лась, как я с животом пол мою. Всем я мешаю! Я не хочу, не могу я в Уланском жить! Куда мне?! Под трам­вай?! Сволочи вы все! Ненавижу!..

Люся сорвалась со стула и через минуту выскочила маленькой комнаты обутая, в берете, в пальто поверх халата.

– Люся! Куда ты? В таком виде!..

Липа метнулась к двери, загородила ее собой. Дочь легко отшвырнула ее, завозилась с цепочкой, застряв­шей в узкой прорези.

– Людмила! Не дури! – Марья бросилась ей на спину.

– Пусти!.. Опять!.. Опять нацепила, дура старая!.. – Люся рвала дверную цепочку, но старухи повисли на ней с двух сторон. – Пустите! Пустите! Все равно уйду! Все равно!..

Она вывернулась, оставив в руках сестер пальто, и, Злетев в комнату, вскочила на подоконник, локтем по стеклу…

– Люсенька!.. Люся! – Липа схватила ее за ногу, Марья – за другую. Люся упала с подоконника на пол. – «Люсенька! – рыдала Липа. – Деточка!..

Люся, тяжело дыша, отпихнула ногами мать и тетку, на кровать. Берет свалился, глаза безумные… Потом она медленно встала и, прихрамывая, пошла в свою комнату.

– Ты что, ножку ушибла?

– Каблук… сломала… – Люся сняла туфлю с торча­щим в сторону каблуком, швырнула его в угол, со сто­ном свалилась на постель.

– Каблук?.. Каблук – это ничего. В срочный ре­монт… Я сейчас… Машенька! Возьми подушку, заткни окно!.. Господи, как же Ромочка будет тут уроки учить?..

9. СЕРЕНЯ, КУРЕНЯ И ВЕЛОСИПЕД

– Рома, я надеюсь, ты не забыл свои обязанно­сти? – напомнила бабушка Шура.

– Бабуль, уже кончается…

– Я не люблю повторять.

Ромка недовольно сполз с крышки пианино и побрел выключать телев Хорошо, что большая комната в Уланском была действительно очень большой: от пиа­нино, на крышке которого они обычно сидели втроем, втискиваясь между двумя бронзовыми подсвечниками с хрустальными висюльками, до телевора семь шагов. Сейчас по телевору шел «Подвиг разведчика», и поэ­тому выключать телевор Ромка не спешил. Не спе­шить Ромка научился тоже с помощью телевора у французского клоуна без слов Марселя Марсо. Тот шел, а на самом деле с места не двигался. Вот и Ромка сей­час шел к ненавистной красной кнопке «выкл.» тем же пробуксовывающим на месте шагом. Пока

Ромка «шел», он поглядывал на увлеченную газетой «Правда» бабуш­ку Шуру. Когда он «двинулся» к телевору, бабушка читала текст на самом верху газеты, сейчас Ромка был на полпути, бабушка читала газету в самом ну, а раз­ведчик на экране все еще не совершил свой подвиг. Ром­ка отклонился в сторону, чтобы не загораживать экран блнецам: Серене с Борькой, от волнения за судьбу разведчика грызущих один и тот же ноготь на одной и той же руке.

Тревожно зашуршала газета, и бабушка Шура резко сказала:

– Рома!

Ромка ткнул «выкл.», рыжие сыновья Надежды Ива­новны понуро поплелись к двери.

– Что надо сказать? – педагогическим голосом спросила – за газеты бабушка Шура.

– Спасибо, – пробубнили братья.

– Вечером приходите, – утешил приятелей Ромка. – Бабуль, можно?

– Не торгуйся. До свидания, дети.

Братья исчезли. —

– Подмети пол, протри пыль, наведи полный по­рядок.

– А где тряпку взять?

– Не задавай глупых вопросов.

Ромка с отцом жили в соседней маленькой комнате, в темной ее половине с выходом в коридор, а в светлой половине, с окном, жили тетя Оля с Геннадием Ана­тольевичем. Тетя Оля по-родственному в коридор про­ходила через темную половину, а Геннадий Анатольевич через дверь проходил в большую комнату, а уж через нее – в кор Бабушка Шура спала за ширмой, де­душка Саша видел плохо, поэтому ранние проходы Ген­надия Анатольевича через большую комнату никому не мешали.

Маленькую комнату, которая была не столько ма­ленькая, сколько узкая, делило пополам старое вытер­тое сюзане, переброшенное через палку.

Ромка подмел свою половину, остановился у пыль­ного сюзане, подумал и подмел в половине тети Оли. Теперь тетя Оля не сможет его спросить вечером, поче­му он без спроса сшивался на их половине. Подметал, наводил порядок. На письменном столе стояла расчех­ленная пишущая машинка; в другой раз можно было бы написать на ней письмо, позвать рыжих, чтоб и они написали, но сейчас нельзя было тратить время на та­кую ерунду. Пока Ромка мел пол в тети Олиной полови­не, он как бы невзначай подергал ящики стола, и повез­ло: средний Геннадий Анатольевич забыл закрыть. А именно в среднем и было самое интересное. Ромка с • Закрытыми глазами без запинки мог перечислить, что там. Охотничьи патроны, половина полевого немецкого бинокля, с которой тетя Оля и Геннадий Анатольевич 'ходили в театр, ракетница, коробка малокалиберных.Патронов, капсюли «Жевело», а самое главное – немец-финка с надписью на ручке «Гот мит унс», Ромка о переводил рыжим, учающим английский язык, o это значит «бог с нами», то есть с ними, с фашистами.

Финку и пишущую машинку Геннадий Анатольевич принес с войны, а ракетницу и охотничьи припасы ему выдавали на работе, когда он собирался в экспедиции.

Ромка поглядел в половинку бинокля в окна напро­тив. Ничего интересного там не было: старичок кормил канарейку, пожилая тетка в розовой комбинации чисти­ла картошку; смотреть лучше всего вечером, когда люди придут с работы, но вечером с работы приходит и Ген­надий Анатольевич.

Спали тетя Оля с мужем на широкой старинной кро­вати с деревянными спинками, очень, как Ромке каза­лось, неудобной. Одному спать на ней еще можно, но если лечь вдвоем, то скатываешься в ложбину к середи­не. А если учесть, что тетя Оля и Геннадий Анатольевич были люди толстые, то их спанье вообще трудно было себе представить.