Коринна, или Италия

де Сталь Жермена

Целый мир ты, о Рим, однако, лишенный любови, Миром не был бы мир, не был бы Римом и Рим {34} .

Ах, Коринна, что будет, когда промчатся эти дни, чересчур счастливые, чтобы мое сердце и мой жребий дозволили мне ими наслаждаться?

— Все искренние привязанности исходят от Неба, — ласково ответила Коринна. — Почему же Оно не защитит чувство, которое само нам внушило? Пусть Небо располагает нами!

Наконец перед ними предстал собор Святого Петра — самое грандиозное из всех сооружений, когда-либо воздвигнутых людьми, ибо даже египетские пирамиды уступают ему в высоте.

34

Целый мир ты, о Рим, однако, лишенный любови… — стихи из «Римских элегий» Гёте (I, 13–14). Перевод С. Шервинского.

— Возможно, — сказала Коринна, — что мне бы следовало показать вам последним этот прекраснейший

образец нашей архитектуры, но у меня другая система. Мне представляется, что, для того чтобы научиться понимать искусство, надо начать знакомство с теми шедеврами, которые вызывают в нас самое сильное и глубокое восхищение. Однажды испытанное, это чувство как бы откроет вам новую сферу идей, и вы научитесь любить и ценить даже менее совершенные произведения искусства, вспоминая о первом полученном вами впечатлении. Мне не по вкусу все эти медленные переходы, тщательно обдуманные осторожные приемы, рассчитанные на то, чтобы исподволь подготовить наибольший эффект. Великое нельзя постигать постепенно: бесконечное расстояние отделяет великое от того, что лишь прекрасно.

Когда Освальд очутился перед собором Святого Петра, он ощутил необычайное волнение. Впервые в жизни создание рук человеческих произвело на него впечатление чуда природы. Только плоды труда художника могут сравниться на нашей земле с величием первозданных творений Божества. Коринна радовалась изумлению Освальда.

— Я нарочно выбрала такое время, — сказала она, — чтобы показать вам этот памятник в ослепительном блеске солнечных лучей. Но я приберегла для вас удовольствие, связанное с еще более трепетным, еще более благоговейным чувством: это созерцание собора при лунном освещении; однако до этого вам следовало побывать днем на самом блистательном из праздников и увидеть создание гения, великолепно украшенное природой.

Площадь Святого Петра окружена колоннами, которые издали кажутся легкими, а вблизи — массивными. Площадь постепенно повышается по направлению к портику собора, что придает ей еще больше красоты. Посредине ее находится обелиск вышиной в восемьдесят футов, однако по сравнению с куполом собора он не кажется столь высоким. В самой форме обелисков есть нечто пленяющее воображение: вершины их словно парят в воздухе и возносят к небу великую мысль человеческую. Этот монумент, вывезенный из Египта для украшения бань Калигулы и позднее перенесенный к собору Святого Петра по приказу папы Сикста V, монумент, бывший свидетелем стольких столетий, не сокрушивших его, внушает почтение: человек чувствует себя столь недолговечным, что его всегда охватывает смятение при виде того, что не поддается влиянию времени. В некотором отдалении по обеим сторонам обелиска стоят два фонтана; водяные струи непрестанно взлетают кверху и затем низвергаются вниз, разбиваясь в воздухе. Журчание воды, столь привычное для нашего слуха на лоне природы, производит совершенно неожиданное впечатление на этой площади, но вполне гармонирует с тем чувством, какое возникает при виде величественного храма.

Живопись и скульптура, изображая большей частью человека или какие-либо явления, существующие в природе, возбуждают в нашем сознании совершенно понятные и определенные представления. Но созерцание прекрасного памятника архитектуры, не имеющего, так сказать, явно выраженного смысла, располагает к смутной, безотчетной мечтательности, увлекающей мысли куда-то вдаль. Однообразное журчание воды вызывает столь же неясные, но глубокие ощущения, как и строгие пропорции здания. Так сближаются

Вечное движение и вечный покой [3] .

3

Стих де Фонтана (примеч. фр. издания). Луи де Фонтан (1757–1821) — французский поэт эпохи позднего классицизма.

Время словно утратило свою власть на этой площади: здесь не иссякает бьющая каскадом вода, не рушатся неподвижные камни. Струи, вздымающиеся в виде снопов, столь воздушны, столь легки, что в погожий день солнечные лучи дробятся в них чудесными многоцветными радугами.

— Погодите одно мгновение! — воскликнула Коринна, когда лорд Нельвиль ступил уже под портик собора. — Погодите, не торопитесь приподнять занавес {35} , прикрывающий дверь храма! Разве сердце ваше не бьется при приближении к этому святилищу? Разве вы не почувствовали, входя сюда, что стоите на пороге какого-то великого события?

35

…не торопитесь приподнять занавес… — В римских католических храмах обыкновенно двери раскрыты настежь, но сверху донизу прикрыты плотным занавесом.

Коринна приподняла занавес и придержала его, чтобы пропустить вперед лорда Нельвиля; в этой грациозной позе она была так хороша, что приковала к себе взгляд Освальда, и некоторое время он ничего уже больше не видел. Но вот он вошел в храм, и впечатление от необъятных сводов охватило его с такой могучей и благоговейной силой, что одно чувство любви уже не могло безраздельно наполнять его душу. Он медленно шел рядом с Коринной; оба молчали. Все здесь призывает к безмолвию; малейший шорох отдается так далеко, что немыслимо разговаривать: кажется, нет слов в человеческой речи, достойных повториться эхом в этой вечной обители. Только молитва, только скорбный вздох, вырвавшийся из горестной груди, могут тронуть сердце в этих обширных просторах. И когда под этими огромными сводами слышатся издалека зыбкие шаги дряхлого старца, бредущего по прекрасным мраморным плитам, орошенным потоками слез, — тогда начинаешь постигать, сколь велик человек даже в самой слабости своей природы, подвергающей стольким мукам его божественную

душу, тогда начинаешь понимать, что в христианстве, этом культе страдания, заключена истинная тайна кратковременного пребывания человека на земле.

— Вы видели готические церкви в Англии и Германии, — прервала Коринна раздумья Освальда, — и вы, должно быть, приметили, что они гораздо более сумрачны, чем этот собор. В католицизме северных народов есть нечто мистическое. Наш католицизм, напротив, поражает воображение красотою внешнего мира. Микеланджело воскликнул, увидев купол Пантеона: «Я поставлю его в воздухе!» И действительно, собор Святого Петра — это храм, возвышающийся над церковью {36} . Внутри собор производит особенное впечатление, созданное неким смешением элементов античных религий с христианством. Я часто прихожу сюда, чтобы восстановить душевный покой, который я порою теряю. Облик подобного памятника архитектуры напоминает непрерывную застывшую музыку {37} , оказывающую на вас благотворное действие, едва вы к ней приближаетесь; и конечно, к заслугам нашего народа, дающим право на славу, следует причислить также терпение, мужество и бескорыстие князей нашей церкви, затративших в течение полутораста лет {38} столько средств и труда на постройку здания, завершения которого не могли надеяться увидеть те, кто воздвигал его; подарить народу памятник, являющийся воплощением стольких благородных и возвышенных идей, — это похвально и с точки зрения общественной нравственности.

36

…собор Святого Петра — это храм, возвышающийся над церковью. — Собор был построен над обветшавшей базиликой Святого Петра, существовавшей с IV в. Фундамент и часть стен этой старой церкви остались нетронутыми.

37

…напоминает непрерывную застывшую музыку… — Сравнение архитектуры с застывшей музыкой, впервые высказанное Шеллингом, повторенное Шлегелем и де Сталь, вызвало отклик и у Гёте. «Один благородный философ, — писал он, — говорил о зодчестве как о застывшей музыке, и за то не раз подвергался насмешкам. Мы думаем, что лучше передадим эту прекрасную мысль, назвав архитектуру обледеневшей мелодией» (Гёте. Максимы и рефлексии. Собр. соч. Т. X. 1937. С. 727).

38

…затративших в течение полутораста лет… — Строительство собора Святого Петра, начавшееся в 1506 г. по плану архитектора Браманте, велось почти до середины XVII в. под руководством Рафаэля, Микеланджело, Мадерно, Бернини и др.

— Все это так, — ответил Освальд, — вам принадлежит великое искусство, произведения ваших гениальных художников блещут фантазией и изобретательностью, но как защищается у вас достоинство человека? Какие у вас учреждения! Какую слабость проявляет большинство ваших правителей! И при этом как они порабощают умы!

— И другие народы, — перебила Коринна, — несли подобное иго, но мы, по крайней мере, одарены воображением и можем мечтать об иной участи:

Servi siam, si, ma servi ognor frementi.

«Мы рабы, да, но рабы, всегда содрогающиеся», — сказал Альфьери, самый гордый из новейших наших поэтов {39} . В нашем искусстве так много душевной глубины, что когда-нибудь наш характер сравняется с нашим гением.

— Взгляните сюда, — продолжала Коринна, — взгляните на эти надгробные статуи, на эти мозаичные картины — тщательно выполненные и верные копии превосходных творений наших великих мастеров. Я никогда не разглядываю собор Святого Петра в подробностях, потому что не люблю этих бесчисленных красот, которые слегка нарушают впечатление от целого. Но каково же величие памятника, если даже прекраснейшие создания человеческого духа кажутся для него излишними украшениями! Этот храм заключает в себе целый мир. Здесь можно найти приют и в холод, и в жару. Здесь свои времена года, своя вечная весна, которую наружная атмосфера никогда не может изменить к худшему. Под плитами этого храма выстроена подземная церковь, там похоронены папы и многие чужеземные государи: Христина, отрекшаяся от престола, Стюарты — после падения их династии {40} . Вот уже много веков, как Рим стал убежищем изгнанников всего мира; разве сам Рим не лишился своего трона? Его вид утешает всех низвергнутых королей.

39

…Альфьери, самый гордый из новейших наших поэтов. — Творчество Витторио Альфьери (1749–1803), создателя итальянской национальной трагедии классицизма, было проникнуто идеей борьбы против тирании.

40

…там похоронены… чужеземные государи: Христина, отрекшаяся от престола, Стюарты — после падения их династии. — Христина, шведская королева (1632–1654), перешедшая в католичество и отказавшаяся от престола в протестантской Швеции, последние годы жизни провела в Риме, где и была похоронена в соборе Святого Петра. Стюарты — имеются в виду Иаков Стюарт, известный в истории под прозвищем Претендент (1688–1766), неоднократно, но неудачно пытавшийся вернуть себе престол своего отца (Иакова II, низвергнутого с английского престола в 1688 г.), и два его сына: Карл-Эдуард, так называемый Молодой Претендент, также пытавшийся завоевать престол своего деда, и Генрих. Все трое похоронены в соборе Святого Петра в одной гробнице.