Корни огня (Полигон миров - 2)
Шрифт:
ГЛАВА 16
У нас все впереди — эта мысль тревожит.
Элигий с недоумением глядел на своих телохранителей. Еще совсем недавно эти отъявленные силачи устрашающей наружности одним своим видом наводили ужас на горожан. Так было, но вчерашний день выставил на посмешище этих угрюмых громил, да и его самого. В первые часы после идиотской драки во дворце кардинала Бассотури он надеялся, что все, может быть, еще обойдется. Но неведомым образом весть
«Этак людишки вовсе страх потеряют, — раздраженно думал золотых дел мастер. — Того и гляди, решат пощупать, что у меня в мошне припасено».
Все трое угрюмо глядели в пол, опасаясь поднять глаза на хозяина.
— Так и будете молчать? — Элигий, заложив руки за спину, прошелся мимо виновников нынешнего его дурного настроения.
Мустафа опасливо поднял взгляд на ювелира.
— Он был очень быстрый, мой господин.
— А вы, я вижу, стали увальнями! Может, приказать не кормить вас больше, раз вам так тяжело перетаскивать свое тело с места на место?! Хотя нет. Этак вы еще съедите друг друга. Я выкуплю себе новых стражей, а вас передадут маврам в Иберию. Там, как я слышал, очень любят вероотступников!
Бледность проступила на смуглых щеках вчерашних невольников. Быть сваренным заживо в котле — не самая приятная перспектива!
— Господин! — взмолился Мустафа. Его соратники, почти не говорившие на языке франков, затараторили вместе с ним. — Мы готовы искупить свою вину. Прикажи нам, и мы достанем этого мерзкого козопаса даже из-под земли, даже с морского дна.
— Прикажу, — кивнул Элигий. — Вы его достанете. А чтобы его случайно не потеряли и сами не потерялись, с вами поедут вот они.
Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли четверо стражей, прибывших только нынче утром из принадлежавшего мастеру Элигию имения неподалеку от города.
— Ты, — он обратился к одному из приехавших, — клялся, что отличный следопыт.
— Так и есть, — на лангдойсле, языке северных франков, ответил худощавый, ладно сложенный мужчина с острым взглядом прирожденного охотника.
— Отыщите сбежавшего козопаса и приволоките его сюда. Господь знает мою щедрость, вы благословите этот день. А если нет — пеняйте на себя.
Элигий махнул рукой, показывая, что говорить больше не о чем, и, развернувшись, удалился в свои покои.
Чутким ухом, привыкшим различать качество металла на звук, он слышал, как удалились семеро его бойцов, — очень, очень тихо.
«Они разберутся, — усмехнулся мастер Элигий. — Хотя бы для того, чтобы вернуть себе прежнюю славу. Еще как разберутся! Но главная проблема все же не в беглеце… Пипин словно заговоренный, он по-прежнему на своем месте. Ничто его не берет. Что бы там ни случилось в доме легата — он ни при чем! Этак геристальский плут, чего доброго, войдет в доверие к новому кесарю! Тогда прощайте, все замыслы, все надежды. Конечно, ремесло всегда прокормит, но разве можно остановиться, когда великая цель так близка?!»
Он сел за стол и принялся рассматривать макет
«Прекрасное творение! Таким не стыдно и кесаря увенчать. Впрочем, тот уже носит венец моей же работы. Но тогда кому предназначается этот?»
Элигий прикрыл глаза, стараясь представить себе человека в короне, переливающейся завораживающе-прекрасными сияющими камнями со странным персидским названием «Киин Абар». «Быть может, Гизелла? Почему бы матери и соправительнице кесаря не украсить свою и без того прелестную головку столь изысканным украшением? Если то, о чем шептались во дворце Бассотури, — правда, он вполне мог желать преподнести былой даме своего разбитого сердца такой ценный дар. Но кардинал, похоже, и сам был немало удивлен. Или он попросту водил меня за нос?»
Ювелир припомнил лицо кардинала при их последней встрече. «Не похоже. Он столь напыщен и влюблен в свою персону, что ему голову не взошло бы притворяться, тем паче перед каким-то ремесленником, пусть даже и мастером над мастерами. Быть может, кто-то из приближенных его преосвященства готовил сюрприз? Тогда получается, что какой-то римский прелат заодно с козопасом из Монтенегро? Камни-то нашли у него… Впрочем, скорее всего, никакой он не пастух. Тогда и того пуще: либо сам папский легат, либо кто-то из его людей заодно с врагом».
Мастер Элигий мотнул головой, стараясь отогнать ужаснувшую его мысль. Выходит, творение его рук должно венчать голову какого-то гнусного паскудника, решившегося поменять свободу франков на чечевичную похлебку, пусть даже и в золотой посуде!
Он вновь сосредоточился, пытаясь внутренним зрением разглядеть врага. Это ему часто помогало, когда он хотел создать нечто невиданное, превосходящее красотой все известные образцы. Когда все наброски, все мысли оказывались пустыми и тщетными, он попросту закрывал глаза, почти засыпал, так что руки безвольно обвисали вдоль тела, дыхание становилось неторопливым и спокойным. И вдруг нужный образ сам вставал перед глазами, четкий и ясный в мельчайших деталях.
Элигий почувствовал, как уставший от постоянного напряжения мозг отключается, ясные картины расплываются. И вдруг точно вспышка осветила темный зал. Золотых дел мастер вгляделся: ну конечно — на созданном им не так давно троне посреди зала восседал Пипин в золотом венце, сияющем так, что и в темноте было видно не хуже, чем ясным днем. «Ну конечно! — прошептал Элигий. — Все же и так совершенно ясно. Пипин желал и ныне желает сесть на престол. Для этого все его заигрывания с кардиналом Бассотури…
Если так, желание сменить регалии власти прежней династии, отмежеваться от нее вполне оправдано. Если верно, что говорят о происхождении Дагоберта, то весьма символично, если венец нового кесаря будет украшен драконьей кровью. — Элигий вскочил. — Скорее к мастеру Рейнару!»
Кликнув пару стражей и накинув на плечи тяжелый, подбитый собольим мехом плащ, он выскочил на улицу. Встречные парижане с недоумением глядели на ювелира, обычно столь неторопливого и вальяжного.
— Должно быть, опять что-то случилось, — качали они головами, глядя, как тот почти бегом направляется к резиденции кесаря.