Корни радуги
Шрифт:
Дагоберт, спеленатый по рукам и ногам, глухо зарычал в ответ и вновь попытался вырваться. Безуспешно – Кофиец лишь коротко рассмеялся, глядя, как бессильно бьется здоровенный гандер, подобно мухе, угодившей в ловчую сеть паука.
Конан, наоборот, несмотря на всю отчаянность положения, попытался полностью расслабить мышцы. После краткой борьбы с живыми веревками он усвоил, что странные щупальца сжимают свою жертву тем крепче, чем сильнее она рвется на волю, и напротив – немного отпускают хватку, когда жертва неподвижна. Ноги и правая рука киммерийца были надежно
Кофиец тем временем подошел ближе. Он был одет в просторную темную накидку, перехваченную широким золотым поясом, с могучих плеч свисал теплый плащ – ночь выдалась прохладной. Какого-либо оружия при нем Конан не заметил.
– Зажги светильники, – бросил он Фидхельму.
Легионер убрал в ножны свой отточенный меч, взял один из факелов и двинулся по дорожкам, вдоль которых высились тонконогие треножники с масляными лампами в бронзовых чашах. От прикосновения факела над чашей вспыхивал яркий зеленый огонь, заметались причудливые тени, сладковатый запах поплыл по дворику – видимо, что-то было намешано в лампадное масло. Гельге заговорил снова, переводя взгляд от одного пленника к другому, и теперь его голос сочился злорадством:
– Вивия была права, гандер, когда рассказывала тебе про Корни Радуги. Они и впрямь здесь, и ты их скоро увидишь… боюсь только, они тебе не понравятся… А тебе, киммериец, надо было послушаться совета старой Эйхнун. Глядишь, и прожил бы пару лишних дней. Но любопытство сгубило кошку… и еще многих достойных людей. Теперь вас ждет скверная смерть…
– Запугал, уже боюсь, – перебил Конан. – Скажи лучше – кто нас выдал? Твоя верная нянька? Или твоя неверная супруга? Поменял бы ты их местами: молодую на кухню, старуху в покои… а то ведь, гляди, рога в дверь не пройдут…
– За это, варвар, Тхим Хут приглядит, чтобы ты умирал долго, – прошипел Кофиец. – Спрашиваешь, кто вас выдал? Хорошо, я скажу тебе. Спрашивай, юноша, не стесняйся – у нас еще есть немного времени, пока Тхим Хут готовит необходимое, и я готов раскрыть тебе секреты, которых ты столь настойчиво искал!
– Так кто же? – против воли Конана охватило любопытство, но была и иная немаловажная причина: пока Кофиец болтал, упиваясь бессилием жертв, его горящий злобой взгляд был прикован к лицу варвара – и тем меньше было шансов, что купец заметит, как пальцы юноши все ближе подкрадываются к рукояти засапожного ножа.
– Простой ответ: никто! – осклабился купец. – Клянусь плетью Нергала и самой глубокой его ямой, мне не нужны соглядатаи! Еще тогда, той ночью… едва проведя ритуал… я узнал все о ваших нелепых планах и о моей женушке, блудливой суке, изменявшей мне с красавчиком-шемитом. Шемит поплатился сразу, вас же троих я трогать не стал: мне стало любопытно. Вы, два молодых ишака, имели выбор: забыть обо всем – и жить в достатке на завидной службе, я не убиваю без надобности… но вы выбрали иное и тем самым определили свою нынешнюю участь.
Светильники разгорелись, и потаенный садик Гельге Ханарана залил призрачный зеленоватый свет. В этом свете предметы виделись одновременно и отчетливо, и смутно, как бывает, когда смотришь сквозь толщу чистой морской воды. Теперь Конану стало ясно, что в патио действительно разбит маленький, очень ухоженный сад – там и тут виднелись стеклянные колпаки разной формы и размера, увитые листвой решетки, пара крохотных деревьев… вот только большинство растений в этом саду
Повернув голову, Конан увидел то, что его держало – одну из стен патио полностью скрывали побеги вроде бы виноградной лозы, но киммериец даже под пыткой отказался бы отведать ягодку с этого виноградника. Уродливые мясистые листья темно-пурпурного цвета беспокойно двигались без всякого ветра, тонкие колючие усики нетерпеливо тянулись к двум беспомощным жертвам. Один из таких усиков, коснувшийся сапога Конана, до сих пор стискивал высохшую тушку здоровенной серой крысы. Варвара замутило, и он поспешно отвел глаза.
Гельге заметил его отвращение, и в блестящих черных глазах Кофийца мелькнула насмешка:
– Ага, ты оценил мою коллекцию редкостей! Надеюсь, тебе понравилось?
– Омерзительно, – искренне признался киммериец, на миг забыв даже о спрятанном в сапоге кинжале. – Понятно, почему ты всю эту дрянь держишь под замком. Это, что ли, и есть твои Корни Радуги?
– Не совсем, – загадочно усмехнулся купец. У мраморного постамента-алтаря кхитаец творил какое-то странное действо – водил в воздухе руками, рассыпая по мрамору порошки из десятка разных мешочков, непрерывно что-то бормоча на своем наречии и время от времени сверяясь с большой черной книгой зловещего вида. Позади него маялся Легионер, ему явно было неуютно. – Не совсем, варвар. Но за этот садик кое-кто из Рунного Круга Кешлы вырезал бы пол-Хаурана, да еще посчитал бы это выгодной сделкой… Взять хотя бы этот маленький кустик. Яд с единственного его шипа способен убить сорок человек, крохотная склянка, вылитая в колодец, уничтожит население целого города. А вон тот цветок – я привез его из Черных Королевств – человек, вдохнувший его пыльцу, не чувствует боли, даже если ободрать с него кожу живьем… Вот еще травка – настойка из ее семян сделает любого твоим покорным рабом на три дня. Такой раб будет втрое сильнее обычного человека и сделает по твоему приказу что угодно, но спустя три дня внезапно умрет, а тело его рассыплется в прах – разве не прелесть?.. Я собирал все это по крупицам целых пятнадцать лет!
Конан с отвращением сплюнул:
– А вот та мерзость, которая держит нас, что может она? Летаешь по воздуху, если пожуешь листочек? Или привесишь на шею корешок и делаешься невидимым, но при этом уд сворачивается колечком?
– Ах, это, – скучно сказал Гельге. – Ничего особенного. Это хищная лоза из Дарфара. Она просто жрет. Очень удобно, когда нужно избавиться от тела. И очень болезненно для того, кого жрут. Кетлик мог бы многое рассказать об этом, но он уже отмучился… Теперь ваша очередь. И еще кой-кого… Тхим Хут, все ли готово к ритуалу?
– Я почти закончил, господин, – кратко отозвался дворецкий. Голос кхитайца был сухим и бесстрастным, как если бы заговорила каменная статуя, не ведающая душевных волнений. Конан бросил взгляд в сторону алтаря, стоящего в середине двора на площадке, куда лучами сходились отсыпанные крупным песком дорожки, и увидел, что над гладкой мраморной плитой пляшут крохотные разноцветные искорки. – Еще немного, и можно будет начинать.
Тут вдруг заговорил Дагоберт. Лицо гандера было искажено страданием, по лбу градом катился пот. Он рвался из удушающих объятий дарфарской лозы со всей силой отчаяния, но добился лишь того, что путы-побеги стиснули его тело стальными обручами так, что лицо и руки несчастного стали багрово-синими. Голос его звучал хрипло: