Корни радуги
Шрифт:
Паузы в речи караванщика становились все продолжительнее. Гельге внимательно слушал, прикрыв глаза, а даже не подозревающий, что стал предметом самого дотошного рассмотрения Конан спокойно восседал в седле, оглядываясь по сторонам. В эти края он и впрямь попал впервые, оттого желтоватые, источенные ветром нагромождения каменных глыб, серые морщины песчаных наносов и бегающие по ним маленькие смерчики, «пыльные демоны», вызывали у него живейший интерес.
– Вот, пожалуй, и все, – закончил ир'Аледаш. – Теперь твоя очередь.
– Ты выиграл, – печально признал Гельге. – Мне нечего добавить, уважаемый.
– Но в нашей игре ведь крылся некий смысл? – настаивал туранец, принимая из рук чернобородого небольшую флягу.
– Я лишний раз убедился, что ты проницателен, как сфинкс, и глаз твой острее ястребиного, – разглагольствовал Кофиец, в зрачках коего зажегся странный упорный огонек. – Как иначе ты мог бы всякий раз проходить Арреат, не платя ни сикля Мерцающему Облаку?
Ир'Аледаш поперхнулся глотком вина и едва не уронил флягу, которую Гельге ловко подхватил.
– Во имя неба, о чем ты?
– Тише, вокруг много чужих ушей, – медовым голосом предупредил Гельге. – Ты прекрасно расслышал, о чем я говорю. Или мне, ничтожному, придется тратить твое драгоценное время, рассказывая, как ты снабжал бандитов провизией, а взамен увозил награбленное добро, дабы сбыть потом в лавках шадизарской Ночной Пустоши? А заодно предупреждал Мерцающее Облако о готовящихся облавах? И щедро угощал его дурманным порошком, до которого мерзавец весьма охоч? Или как сдал его шайку сотнику Каххану, поскольку возомнивший о себе Облако сделался бесполезен и назойлив?
Караванщик усилием воли сдержал бившую его дрожь. Гельге, заметив крупную испарину, проступившую на лбу торговца, утробно рассмеялся и ободряюще хлопнул туранца по спине – всякий, не слышавший разговора, подумал бы, что видит мирную беседу двух друзей.
– Сколько ты хочешь? – прошептал ир'Аледаш.
– Ну-ну, что ты, о чем ты говоришь, досточтимый! Я, Гельге Кофиец, Нашедший Корни Радуги, стану вымогать у тебя какое-то презренное золотишко? Опомнись!
Гельге наклонился поближе к ир'Аледашу:
– Кстати, как поживает Стахим Книжник? Правда, хорошо, что у него достало мудрости отдать просимое? Бедняга не пережил бы, если бы подонки, которых ты прислал, изуродовали его красавицу-дочь…
– …как ты узнал?
– Но Стахим остался при своей ненаглядной дочурке, и та вскоре благополучно выйдет замуж, а я получу книгу, бесценный древний фолиант, вырванный тобой у бедняги Книжника. Ведь так?
– Всадники! – донесся вопль из головы каравана. Гнусаво взвыли сигнальные рога, и хриплый голос старшины воинов проревел:
– Разбойники! К бою, стоять насмерть!
Главарь шайки промышлял на торговых путях давно и дело свое знал туго. Место для нападения он выбрал исключительно грамотно – караван, растянувшийся едва не на три перелета стрелы, только подходил к выходу из ложбины меж двумя длинными каменистыми грядами. Теперь лучники нападающих, по счастью немногочисленные, могли сверху осыпать смертоносной сталью тех, кто укрылся за телегами; а с головы каравана вопящей лавиной хлынули всадники
Однако охрана оказалась на высоте, и Септах доказал, что ест свой хлеб не зря. Еще на первой стоянке после выхода из Изразцовых Врат каждый, способный держать оружие, получил надлежащие указания и четко представлял свое место и свои действия как раз на случай такого вот внезапного налета. Некоторые воины заранее надели легкие кольчуги, теперь сослужившие им добрую службу. Та часть охранников, что чувствовали себя в седле увереннее, чем на твердой земле, вступила с налетчиками в стремительный встречный бой. Не успели отзвучать первые команды, как уже захлопали арбалеты, извлеченные возницами из-под попон – теперь и вражеские стрелки начали нести потери.
Продвинувшись не далее середины «змеи», состоящей из повозок и крытых фургонов, разбойничья лавина стала распадаться на водовороты отдельных поединков, как конных, так и в пешем строю.
Конан, ввиду явной своей неспособности драться в седле – даже меч его, прямой и тяжелый, никак не предназначался для конной сечи – едва закипел бой, соскользнул со своего жеребца и укрылся за ближайшей телегой. Как раз вовремя: сразу три стрелы с узкими гранеными жалами воткнулись над его головой в дощатый борт, и сверху, видимо, из пропоротого мешка, потекла тонкая струйка зерна. Нордхеймский клинок сам прыгнул в руку молодому варвару, и Конан, издав его самого удививший боевой клич, мощным скачком взлетел на верх подводы. Рядом с ним возница, бросив поводья, целился из самострела куда-то вверх, лицо стрелка перекосилось от напряжения, а свесившийся из седла бандит в лисьей шапке уже заносил для удара хищно изогнутую симитарру.
Все это отпечаталось в памяти Конана странно застывшей картиной: летящие во весь опор кони еле перебирают копытами, стрела страшно медленно срывается с тетивы – и единственным быстро движущимся предметом оставался его собственный меч, с быстротой молнии хлестнувший всадника поперек груди. Только когда бандит, потеряв свою шапку и выронив саблю, тяжело грянулся оземь, мир вокруг киммерийца пришел в движение, а заодно обрел голос.
– Аий-й-йя! – пронзительно завопил тот, что скакал следом за только что зарубленным, и замахнулся узкой альфангой. Варвар успел лишь подставить свой тяжелый меч. Два клинка с размаху столкнулись, послышался жалобный хруст, – и разгоряченный конь унес нападающего, сжимающего в руке рукоять с куцым обломком лезвия, а на мече Конана появилась изрядная зарубка.
– Аий-й-я!
От следующих двоих, пластавших налево и направо, киммериец уклонился, ощутив, как свистящее лезвие обдало ветерком его макушку. Бандиты тут же сшиблись грудь в грудь с двумя мрачными великанами-тургаудами из охраны Гельге Кофийца. Спустя мгновение один тургауд и один степняк рухнули под копыта несущихся коней, оставшиеся в живых рубились так, что искры сыпались из-под сабель.
Возница, которого Конан прикрыл три удара сердца тому, лежал поперек мешков со стрелой в горле.